О любви и смерти (сборник)

Подумал: «Как же мне его не хватает – вот прямо здесь и сейчас, чтобы вместе гулять». И сам удивился. Прежде никогда не тосковал о брате наяву. Ну или просто не замечал, что тоскует, потому что вечно был занят другими делами, гораздо более интересными, чем какая-то там дурацкая лютая тоска.

Шел по чужому городу, бормотал: «Иногда без тебя – все равно, что без сердца. К счастью, не каждый день, а то я бы, пожалуй, рехнулся. Но если только сегодня, ладно, как-нибудь потерплю. Постараюсь пораньше уснуть».

Толпа подхватила его, долго кружила по улицам, внезапно вынесла к разноцветному храму, где не то что-то праздновали, не то только собирались, не то околачивались просто так. Вздрогнул, ощутив крепость чужих локтей, которые были всюду, очнулся от грез наяву, оценил обстановку, подумал: «Надо как-то отсюда выбираться».

Никогда не умел толкаться, но тут пришлось.

Седой старик в оранжевых лохмотьях загородил дорогу; один глаз его был безумен и выпучен так, что казалось, вот-вот вывалится из глазницы, а второй глядел спокойно и приветливо.

«Ты умираешь», – сказал на плохом, но вполне понятном английском старик, вцепившись в него обеими руками, маленькими, как у ребенка, когтистыми, как у хищной птицы.

Подумал: «Врешь». Вернее, хотел так подумать, но не смог, потому что знал: старик совершенно прав.

Боже, как жаль.

Не испугался, но огорчился как в детстве, когда звали домой в самый разгар интересной игры.

«Ты не болен, – сказал старик, гневно вращая безумным глазом, сочувственно глядя здоровым. – Просто съеден живьем почти без остатка хищным демоном, который вьется вокруг тебя со дня твоего рождения, притворяясь любимым другом, отцом или братом, знаю я их повадки, кем угодно прикинутся, обольстят, зачаруют, лишь бы насытить свой вечный неутолимый голодный холод человеческим вечным огнем».

Думал: «Какая херня». Думал: «Все так и есть». Думал: «Заткнись!» Думал: «Теперь я знаю». Думал: «Я идиот, здесь же полно безумцев и самозваных гуру, нашел кого слушать». Думал: «Всему конец».

«Хочешь жить, гони его в шею, – прошептал старик, подобравшись к самому уху. – Так и скажи: уходи, не хочу тебя видеть, я – не твоя еда. Ни один голодный демон не может оставаться рядом с тем, кто его разлюбил. И твой огонь не угаснет, долго еще проживешь».

Вырвался наконец из цепких объятий, пробормотал: «Спасибо», – и побежал. Откуда только силы взялись.

Пока бежишь, можно вообще ни о чем не думать. Поэтому будь его воля, не останавливался бы вообще никогда. Но ослабевшее тело быстро запросило пощады, пришлось уступить.

Так обессилел, что едва добрался до дома. Ну как – до дома. До арендованного бунгало с незастекленным окном во всю стену, зеленой москитной сеткой и семейством ящериц, поселившихся в душевой.

Рухнул на старый пружинный матрас. Закурил. Не заплакал. Не умер, конечно – пока.

…Думал: «Ладно, предположим, старик сумасшедший, нес ерунду, денег, наверное, хотел за изгнание демонов, или даже не денег, а просто так – напугать, посмеяться над наивным иностранным туристом, может быть, это любимый спорт всех местных нищих, хвастаются потом друг перед дружкой, восклицают: «Ну ты ему устроил, молодец!» – как-нибудь так».

Думал: «Старик сумасшедший, но какая разница, если он говорил чистую правду, и я это знаю».

Думал: «Знаю, все правда, как жаль. И что теперь? Сражаться? Гнать наваждение в шею, чтобы остаться в живых? Но как? Вот, предположим, усну, увижу во сне брата, скажу: прогоняю тебя навсегда! По-моему, просто смешно. И вряд ли он мне поверит. Но кстати, что делать, если поверит и сразу уйдет? В смысле, исчезнет. Хороший вопрос».

Долго лежал без сна, смотрел в потолок. Думал: «Как я теперь без тебя?»

Думал: «Ты всегда был самым лучшим братом на свете, другом, каких не бывает даже в детских книжках и самых тайных мечтах. И если в обмен на это тебе нужна моя жизнь, жалко, конечно, но наверное даже честно. Все равно без тебя – это буду уже не я».

Сказал вслух: «Давай ты все-таки будешь. Не хочу без тебя».

И услышал в ответ: «Ладно, буду». А может не услышал, а просто придумал.

Наконец уснул, примирившись с собой и с демоном-братом, и с пророком в лохмотьях, и с собственной смертью. И спал долго, крепко, без сновидений. Ну или просто забыл их прежде, чем проснулся от громкого восклицания: «Доброе утро!»

Голос, конечно, узнал. Удивился, но потом вспомнил: ну, конечно, брат обещал приехать, если на работе отпустят, друг согласится остаться с собакой, и удастся купить билет.

Ну, значит, все получилось.

Капуста!

– Капуста! – вслух сказала Нора, запирая за собой дверь.