О любви ко всему живому

Это в пятницу было. Катя возвращалась домой страшно довольная. В редакции случился день рождения журнала, некруглый, два года, поэтому корпоратив устраивать не стали, но сотрудникам дали немножко денег, презенты и отпустили в пять. Катя всем сердцем любила подарочки, не важно, сколько они стоили и какое значение в них вкладывал дающий – от души или так. Просто – не было вещи, а теперь есть, сюрприз и маленькая прибыль. Она забавлялась собственной детской алчностью, но бороться и не думала: такой грех не грех, нужно в главном порядочной быть, а не по пустякам к себе придираться.

А в главном она, Катя, неплохая – хороший редактор, честная жена любимого мужа и нежная мать для капризной белой кошечки. К тридцати шести годам выглядела так, что тетки на работе завидовали, – на нежном круглом лице почти не было морщинок, и тело легкое, девичье. «Добрый нрав и высокий образ мыслей», – слегка перевирала она Цицерона, но мало кто мог узнать цитату.

И сегодня она шла и радовалась теплой ранней осени, низкому золотому солнцу, своему новому стильному пальто и общей благодати, разлитой в воздухе.

А навстречу ей брел мужик, совершеннейший архетипический пьяница, каких двадцать лет назад рисовали в «Крокодиле», – расхристанный, краснорожий и с бутылкой пива в кулаке. И песню пел: «Когда простым и нежным взором ласкаешь ты меня, мой дру…» И тут они друг друга видят, и у обоих мгновенно портится настроение. Прямо в лице оба переменились. Он не стерпел первым: «Ну че ты вся в черном, как цыганка?!» А Катя такая, с готовностью: «А не твое дело, лучше вести себя прилично научись!» Он аж задохнулся и присел слегка «при-ли?… да я… да я бы давно президентом был, если б себя прилично вел! „При-лич-но“, а?!» Ну и там еще что-то, слушать не стала.

Неизвестно, как он, а Катя засмеялась, только когда за угол завернула, не раньше. Ну не любила она пьяных. Многое прощала людям, а при виде алкашей почему-то поднималась из сердца тяжелая ледяная злоба и кулаки сжимались – так, что на ладонях отпечатывались два полукруглых следа от ногтей, среднего и безымянного. И было потом нехорошо от себя такой.

Но к подъезду уже повеселела, открыла дверь, с порога попыталась обнять кошку, но та отскочила – неласковая была, встречать приходила, а в руки не давалась.

Первым делом Катя перекусила, потому что из-за короткого дня на обед не ходили и есть хотелось со страшной силой. Сделала омлет с сыром, маринованным огурчиком заела и соком запила. Синим. Ну, это она его так называла, потому что любила сок из синих ягод – черники, смородины, черной рябины, – и для краткости мужу говорила «синего купи». А так он темно-бордовый, конечно.

И все время, пока готовила и ела, теплилась у нее внутри маленькая радость. Сначала даже не сообразила отчего. Иногда такая случается, когда в другой комнате книжка особенная тебя ждет, интересная и нетрудная. Но в этот раз другое было – подарочек. На кровати пакет, в пакете коробка, а там игрушка. Собачка мягкая, щенок, к нему подстилка такая, вроде лукошка. На работе Катя мельком взглянула, но рассматривать не стала, до дома сберегла.

И вот она открыла коробку и услышала тарахтенье. Она урчит, оказывается, собачка-то, просто неслышно было в шуме. А дома тихо. На мгновение Кате стало неприятно: имитация жизни, нездоровое что-то. Но это было глупое чувство, поэтому Катя положила щенка на колени и обрадовалась – ведь это для покоя и релаксации придумали, ты сидишь, а он у тебя урчит. От кошки не дождешься, не идет на ручки, а тут почти настоящий сенбернарчик, не тепленький только. Она опустила ладонь на рыжую пушистую спину и по-настоящему испугалась, потому что щенок дышал. Круглый его бок вздымался и опадал, толкал в руку, и было это так… физиологично, что стало нехорошо.

Но глупо же, глупо – игрушка, вещь, подарок. Погладить, расслабиться. Интересно, надолго у него батареек хватает?

В левом виске завелась крошечная боль и стала расти, расползаясь к глазу и горлу. Надо было не голодать до дома, а поесть в «Му-му» по дороге, вот дура-то. Хотя, может, от мерного тарахтения поплохело, вполне вероятно. Катя перевернула щенка брюхом кверху, хотела вытащить батарейки… но это как убить. Нет, ну правда, он замолчит и перестанет дышать – как это еще назвать? И хотелось мужу показать такую прелесть, а он только через час придет. Можно потерпеть, взрослая уже.

Она прижала щенка к себе, и дышащий бок ощутимо толкнул в живот. И еще раз, и еще.

Катя сжалась, отбросила щенка на кровать, потом снова схватила и попыталась открыть отсек с батарейками. Он запирался на маленький шурупчик, и Катя, ломая ногти, стала откручивать, откручивать – открутила, вытряхнула на кровать одну здоровую толстую батарею (щенок продолжал тарахтеть и дышать), потом вторую – и он умер.

Она выпустила его из рук, и помчалась в ванную, и склонилась над раковиной. Ее вырвало. Сквозь слезы и боль она на секунду удивилась – чего это зелененькое? а, огурчики, – но тут ее снова накрыло отчаяние. Потому что она вспомнила.