О любви (сборник)

Зина не плакала, как предполагал в своем послании Петров, но с ней творилось неладное. Это были рыдания без слез: судорожное дрожание рук и головы, лицо перекошено, глаза сухие и ненормально блестящие, из горла вырываются хрипы и каркающие звуки. Выглядела она ужасно.

Петров испугался, бросился к ней, как был — в пальто и заснеженных ботинках, — крепко обнял:

— Я с тобой! Все хорошо! Все очень хорошо. Мы победили. Мы теперь владеем холдингом. Ты меня слышишь? Понимаешь? Я победил! Я тебя очень люблю!

Зина продолжала дергаться. Она не помнила, сколько времени пробыла на том свете — в мире без Петрова Возвращалась в судорогах боли — не телесной, не душевной, — будто снова рождалась на свет, но теперь уже большая, взрослая продиралась в игольное ушко, Петров ее вытягивал.

— Ду-ду-думала Господь тебя упо-по-коил, — проклацали ее зубы.

Зина несла бред, но Петров терпеливо ее слушал, гладил по голове, плечам, спине, кивал безумным речам.

— За тебя мусульманин молился. Нет! Он же свинину ел на завтрак в самолете! Обманул меня! Спать хотел. Сказал «на восток» и губами шевелил. Я поверила, когда вспомнила твою коленку железную. Трость в спальне стоит. Я ее уберу, а ты опять в угол ставишь. Я думала, что я умерла, потому что ты умер и письмо мне оставил.

Петров порвал свое послание на клочки:

— Видишь? Все! Нет его. Забудь навсегда.

— Ты — это правда ты? — Зина перестала дрожать и говорила связно.

Он взял ее руку и стал хлопать себя по плечам, голове:

— Потрогай меня. Чувствуешь? Это я во плоти.

— Сбрей бороду! — вдруг потребовала Зина, когда ее пальцы коснулись лица мужа. — Немедленно!

— Хорошо, — быстро согласился Петров.

— Сейчас же! — настаивала Зина.

Торопиться с бритьем было глупо, но Петров согласился бы и пальцы себе отрезать, лишь бы Зина успокоилась.

В ванной Зина торчала у мужа за спиной, держалась за край его сорочки. Совсем как Маняша, любившая захватить в кулачок мамину юбку или отцовскую штанину, когда руки у родителей были заняты.

— Это ты! — сказала Зина, жадно вглядываясь в зеркало. — Мой муж Только похудел.

— На семь килограммов, — гордо подтвердил Петров и слегка обиженно спросил: — Неужели не заметила, что я от живота избавился?

— Зачем ты прикидывался Другим? — ответила Зина вопросом на вопрос.

— В каком смысле?

— В сексуальном.

У Петрова от неожиданности дрогнула рука, и он порезался.

— Надеюсь, изменения не в худшую сторону?

— В лучшую, — заверила Зина. — У меня с головой все в порядке, не смотри на меня как на умалишенную.

Она провела пальцем по ранке на щеке, посмотрела внимательно на капельку крови, слизнула ее.

У Петрова на секунду закружилась голова: эта женщина была дорога ему в нечеловеческой, в непереносимой степени. Он терял сознание, потому что оно неспособно вместить его чувство. Он даже не мог обнять Зину — руки висели безвольными плетями.

Она сама прильнула к нему, обвила руками шею.

Они молча стояли в ванной. Капала вода из крана, надрывался телефон в гостиной. Зина первой пришла в себя, насторожилась:

— Вдруг Валя? Дети?

Вернулись в комнату. Петров ни с кем не хотел разговаривать. Но с другой стороны, ему требовалась передышка, чтобы утихомирить взбунтовавшееся сердце. Он снял трубку.

— Петров? Это Козлов!

— Козлов, это Петров!

— Ты охренел, буржуй? Полмиллиона долларов! Мной теперь органы заинтересуются.

— Деньги чистые, придержи кишечные газы.

— Наверное, нужно тебя поблагодарить? — задумчиво спросил Козлов.

— Обойдусь. Мы, меценаты, народ нетребовательный.

— Я открою клинику неотложной помощи для детей, давно мечтал.

— Это дело.

— Себе тоже отщипну, не думай.

— Думать не обучен. Считай, что для клиники открыт бессрочный кредит. Собери лучших травматологов. Если у какого-нибудь пацана коленка гнуться не будет, я с тебя шкуру спущу.

— Как Зина?

— Отлично.

— А?..

— У Татьяны все нормально.

— Надо пережить.

— Надо, Козлов.

— Ладно. Не забывай протез смазывать.

— Как это? — удивился Петров.

— Коньяк вовнутрь, — хохотнул педиатр и положил трубку.

Как обычно, Петров не успел ему ответить.

Пока они разговаривали, Зина пыталась навести порядок в голове, где царила полнейшая сумятица.

Она «расчистила площадку», отодвинув в стороны обиды и страхи, напрасные подозрения и преступное неведение, отчаяние и надежды. Она была почти готова вести внятный разговор. Только боялась хоть на секунду расстаться с Павлом, потерять его из виду. Так бывает — когда страшишься отойти от колыбели с младенцами.

Петров положил трубку и тут же снова ее снял.

Звонила Валя: измучились неведением. Выкладывая приятные известия, по тону Зининой сестры Петров понял: дело не только в московских проблемах. Он даже точно знал, кто добавил новые проблемы…

— Прекрасно. — Он резко понизил голос, зашептал: — Что у вас произошло?

Петров подмигнул Зине и с трубкой пошел на кухню, вроде бы водички попить. Но Зина тут же поднялась, догнала, схватила его за ремень брюк и поплелась следом.

Пришлось изображать оптимизм, то есть периодически восклицать: «Отлично. Замечательно. И дальше?»

Валя горячо защищала близнецов: