О любви (сборник)

О! Я как никто знала его усмешки. И то, что Макс не может быть слабым, ищущим сочувствия. Это не игра, не поза, не насилие над собой: мол, я всегда железно крепкий. Макс такой и есть, без ржавчины, без разъеденных комплексами и рефлексией дыр в самолюбии. Он себя любит, точнее — уважает. И вариант: она его за муки полюбила — не про Макса. Свои муки он ликвидирует самостоятельно.

Макс выказывает слабость в единственной ситуации — когда болеет. На него не действует спиртное, но удивительным образом проявляется повышенная гриппозная температура. Максим раскисает, становится придурочно нежным, сентиментальным. Если у мужа появляется блаженная улыбка, жалобный прищур глаз, я бросаюсь за градусником. Однажды пришла домой: он лежит на диване, смотрит телевизор, там поет Зыкина, протяжно тянет: «Течет река Волга, а мне семнадцать лет…» И Максим… Что бы вы думали? Плачет! Слезы пускает от умиления. Впервые увидела его плачущим. Испугалась: «У тебя, наверное, за сорок!» Почти так и оказалось: тридцать девять и три.

А у Гошки верный признак болезни — отказ от еды. У нашего сыночка аппетит вечно голодного волчонка. И если он отодвигает от себя тарелку с макаронами по-флотски — заболевает. Я хватаюсь за голову: завтра важные переговоры, а Гошка сляжет. Звоню свекрови, прошу приехать. Она уже не удивляется моему сумбуру: Гошка не кушает, не могли бы вы завтра с ним посидеть?

— Майя! — Я зло насупилась. — Ни за что не поверю, будто ты не выспрашивала у Макса. Небось охала-ахала, причитала и просила подробностей.

— Конечно, просила. Только Макс ничего не сказал.

— Так-таки ничего?

— Почти, не про тебя.

— А про кого?! — едва сдерживаясь, выкрикнула я.

— Про меня.

— Ты-то здесь при чем?

— Вот и Макс сказал: «Майечка, детка, неужели ты думаешь, что стану грузить тебя своими болезненными домыслами?»

— Ага! «Болезненными» и «домыслами» — значит, не на сто процентов уверен, переживает и сомневается.

Майка заплакала. Вроде ни с того ни с сего. Побежали по щечкам ручейки, она их вытирала ладошками.

— Чего ревешь-то?

— Как вы со мной! Я вас люблю больше жизни. После детей, мамы и папы — больше жизни. А вы! Что Макс, что ты: недомолвки сплошные. Не доверяете мне, — хлюпала Майка. — Как малахольной. Такая и есть, да?

— Запрещенный прием! — протянула я подруге бумажную салфетку. — Нечестно переводить стрелки на себя, когда у нас крыши снесло и неизвестно, где ловить и обратно устанавливать. Кроме того, не прибедняйся, у тебя есть Саша, честный и искренний.

— Как же! Искренний! Шофер, а говорил, что преподаватель.

— Он никогда подобного не говорил!

Остаток вечера я провела, утешая Майку.

Трепетные, эмоционально раскрытые, с оголенными нервами люди — сущие вампиры. Требуют постоянного участия и обсуждения их проблем, отсасывают ваши духовные силы. Вампиров я стараюсь избегать. Но Майка — особая статья. Она вампир страдающий, да и любимый, да и сознающий свои недостатки. Майку я готова утешать с утра до вечера… Последнее замечание — конечно, сильное преувеличение. Но уделить подруге полчаса времени — запросто. Живописуя Сашины достоинства, сама в них убеждалась с каждой минутой.

Глава 8 Шоковая терапия

По дороге домой я терзала телефон, чтобы добиться Максима. Хотя первого ответа: «недоступен» — достаточно, чтобы понять бесполезность вызовов каждые три секунды. При этом я вела машину на приличной скорости, несколько раз чуть не создала аварийную ситуацию. Определенно — заработала пожелание кастрации от других водителей.

Подмывало позвонить родителям Макса в Испанию, выяснить, сколько раз общались сегодня с Максом, что он говорил, не намекал ли, где обитает. Но будить родителей поздней ночью — только пугать.

Разбудила я тетю Дашу, которая закрылась на засов, и открыть дверь своим ключом я не могла, пришлось звонить.

На тете Даше была старенькая, но чистенькая ситцевая ночная рубашка. На голове — бигуди. Это какая мука на них спать!

— Извините, что потревожила. У подруги была, да и работы много.

Тетушка протяжно зевнула и неожиданно потребовала:

— Дыхни!

— Что?

— Дыхни, говорю. Пила? У моей подруги невестка так спилась: все на работе торчала. Навкалываются, а вечерами поддают, стресс снимают. Головы вам надо поснимать.

Послушно дыхнув в нос тетушке, я подумала, что последнее время меня только и подозревают в пороках: то в прелюбодеянии, то в пьянстве. А если бы мы с Майкой по фужеру вина выпили? Запрещается взрослым женщинам? На правеж их?

Но вместо возмущения почему-то оправдывалась:

— Я ведь за рулем.

Будто не води я машину, надиралась бы ежевечерне.

Это была первая бессонная ночь. Хотя обстоятельства и события последнего времени должны были лишить меня покоя раньше. Ворочалась с боку на бок, вела мысленные беседы с Максом. То обвиняла его в глупых подозрениях, то оправдывалась, то покаянно лебезила, то гневно возмущалась. Макс же во всех сценариях вел себя одинаково: быстро признавал свою ошибку, каялся, прижимал меня к груди и обещал, что больше не будет.

У него детская привычка говорить: я больше не буду! Кокнет дорогую вазу и хлопает глазами: