О любви (сборник)

Но ведь не факт, что согласилась бы на утехи с Назаром, пищал голос-защитник. А другой, трезвый и суровый, клеймил: факт, факт! Ты стояла в полушаге от грехопадения. Кстати, Назар говорил, что уезжает на каникулы с семьей. Забыла, приперлась на банкет. И он тут как тут. Очередной раз соврал. Наверное, в очереди накопилось много претенденток, которых требовалось быстренько оприходовать.

В окошко машины постучали. Повернула голову: милиционер с жезлом. Опустила стекло.

— И долго вы собираетесь тут стоять? Знак не видите?

Очевидно, у меня было столь убитое лицо, что страж дорожного движения сменил гнев на милость:

— Вам плохо?

— Очень.

— «Скорую» вызвать?

— Нет, спасибо.

— Лекарство есть?

— Уже приняла.

— Ладно.

Милиционер отошел, я подняла стекло.

Горькое лекарство — это Лильки Белой откровения. Дай бог ей здоровья! Спасла меня. Пусть живут с мужем, как им заблагорассудится. Лилькин блуд меня уберег от роковой ошибки.

Сейчас броситься бы на грудь Майке, поплакаться, рассказать… Что рассказать? Как влюбилась в доморощенного Казанову и едва не потеряла самого лучшего мужчину на свете?

Максим! Счастье мое, свет и радость! Прости, не суди строго, ведь по-взрослому я тебе не изменила. Не могу без тебя жить — всегда, а в данную минуту особенно.

Набрала номер сотового телефона мужа — недоступен. По рабочему секретарша ответила, что Максим Георгиевич на встрече.

Я позвонила приятелю и коллеге мужа:

— Илья? Это Лида. Передай, пожалуйста, Максиму, что я умираю.

— Что? Как? Лида?

Но я нажала на «отбой».

Максим позвонил через полминуты.

— Где ты?

— Не знаю.

— Отвечай на вопросы. Ты в помещении, на улице, в машине?

— В машине.

— Едешь или стоишь?

— Стою. Милиционер разрешил.

— Была авария?

— Нет. Максим, любимый, мне очень плохо, у меня не работает сердце.

— Не придумывай, — возразил муж, — коль разговариваешь, значит, работает. В каком точно месте ты находишься?

— Понятия не имею.

— Спроси милиционера.

Максим, как всегда в сложной ситуации, был точен, лаконичен и строг.

Выйдя из машины, я протянула трубку телефона постовому:

— Объясните, пожалуйста, моему мужу, где мы находимся.

Милиционер продиктовал адрес.

Когда я снова взяла трубку, Максим рассуждал вслух:

— На машине мне туда добираться по пробкам верных два часа. Поеду на метро. Так! Сиди в машине и жди, с места не трогайся.

— Хорошо. Милый мой, дорогой, как я тебя…

— Сигналы аварийной остановки включи, — перебил муж и дал «отбой».

Пока ждала Максима, я думала о том, что моя влюбленность в Назара прорастала медленно, крепла постепенно, а зачахла вмиг, за считаные минуты погибла. Не просто разлюбила, в противоположность меня швырнуло — в отвращение. Сразу после Лилькиных слов хотелось убить Назара Подвернись он мне под руку — прикончила бы. А сейчас чувствую лишь рвотную брезгливость, как к порочному грязному существу, источающему зловоние, насквозь прогнившему, изрыгающему гнойный смрад.

Данные ощущения — верное свидетельство того, что мое чувство к Назару было лишь вывихом. Настоящая любовь — это перелом, а не вывих. Сии мудрые заключения принадлежат не мне, а моей маме. Однажды слышала, как мама утешала подругу, от которой ушел муж. Я тайно подслушивала.

Мама говорила про вывих и перелом. Истинная любовь — перелом жизни, судьбы, сознания. А вывих — это увлечение, легкое ранение, заживает и без специальной врачебной помощи. Крушение настоящей любви — боль, которая рассасывается долго и мучительно. Вывих-увлечение проходит быстро, надо только набраться терпения. Мама вела к тому, что у подруги был вывих-увлечение, а не перелом — роковая любовь. И уговаривала подругу потерпеть, пройдет. А замужество, штамп в паспорте — вовсе не диагноз и не истина в последней инстанции.

Кстати, другой раз и другой подруге (я опять подслушивала) мама втолковывала противоположное: коль ты мужняя жена, храни верность, как бы ни тянуло в сторону. Рассуждения о вывихах и переломах в маминой речи, правда, тоже присутствовали.

Максим открыл дверь автомобиля и сел рядом со мной. Не успел слова сказать. Меня прорвало. Мельком глянула на мужа, прекрасного до остановки дыхания, упала ему на грудь и разрыдалась так, словно получила точное известие о конце света.

Вряд ли существует мужское сердце, способное не растопиться под горячим водопадом женских слез. Мое собственное сердце, наконец, заколотилось в учащенном ритме. Стенала и рыдала я — будь здоров! Как выплескивала гадость, которой нечаянно наглоталась. И при этом умудрялась твердить одно и то же:

— Не могу, не могу без тебя…

Вой, слезы градом и снова:

— Без тебя не могу, не могу, не могу…

Секундный вздох, набрала воздуха и опять:

— Не могу, не могу, не могу…

Так истерила-убивалась, что милиционер услышал, постучал в окно. Максим опустил стекло.

— С вашей женой все в порядке? — спросил добрый постовой.

— Да, спасибо! — ответил Макс.

И при этом! При этом поглаживал меня по спине, бормотал что-то ласковое, уткнувшись в мою макушку.