О любви, семье и государстве

На фундаментальном уровне ответ на этот вопрос коренится в экономической плоскости. С победой частной собственности утвердилась и победа моногамной семьи. С этого периода «семейный строй полностью подчинили отношения семейной собственности»[74]. Это как бы базовая сторона моногамной семьи, которая обычно не очень акцентируется буржуазной наукой, хотя и не оспаривается. Обычно предпочитают говорить о нравственных причинах, особенно философы, специализирующиеся на этике. С позиции морали о семье писал, например, уже упоминавшийся Фр. Кирхнер, точно так же как и датский философ Гаральд Гефдинг, книга которого была столь же популярна в свое время в России, как и немецкого ученого[75]. Причем, главным источником, судя по содержанию их работ, у такого типа ученых была библия. Современные же социологи о происхождении моногамной семьи не особенно задумываются, сконцентрировав свое внимание на нынешних проблемах семьи, прежде всего психологических.

Правда, есть группа ученых, которые причину возникновения моногамной семьи усматривают не столько в экономике, сколько в политике. Это — социал-дарвинисты, образующие заметное течение в науке, за которым во второй половине XX века закрепилось название эволюционной психологии. У них действительно много достижений в развитии дарвиновской теории естественного отбора с позиции генетической науки. Проблемы же начинаются с попыток перенесения законов естественного отбора на мир человека (они постоянно сравнивают поведение животных, рыб, птиц с поведением человека). Метод в корне порочный и совершенно не научный, который приводит их к наивным рассуждениям, в том числе и в вопросах моногамии.

Так, Роберт Райт, обобщивший идеи современных неодарвинистов, подчеркивает, что полигамные общества более соответствуют природе человека, чем моногамные, о чем свидетельствуют и такие цифры: из 1154 обществ, существовавших и существующих в истории человечества, 980 были полигамными, а всего лишь 60 моногамными[76]. Возможно, это и так. Но дело не в количестве, а в том, что «природа человека» менялась во времени, и наиболее развитыми обществами оказывались именно такие, где утвердилась моногамия. То, что было естественно в период дикости и варварства, стало менее естественно в период цивилизации. Эту историческую динамику неодарвинисты постоянно игнорируют, о чем косвенно свидетельствуют даже их внеисторические сравнения современных семей с семьями периода гомо эректус (1,5 млн лет назад) или с отсталыми современными племенами, скажем, с островов Тробриан в Меланезии.

А вот как объясняет Райт появление моногамии, опираясь на работы Ричарда Александера, Стивена Дж. С. Голина и Джеймса С. Бостера. Оказывается, в какой-то исторический момент в полигамных обществах женщина обнаружила, что муж-многоженец не в состоянии обеспечить две-три жены плюс детей. Чтобы муж не брал других жен, родительские семьи женщин начали выдавать избранным мужчинам приданое. Это стало устраивать и мужчин, поскольку-де такая система вносила элементы равенства между ними в том смысле, что теперь у каждого мужчины оказывалось только по одной жене, а не как раньше: у кого-то две, у кого-то три и т. д. Не случайно, дескать, из 7 % обществ, где утвердилась моногамия, 77 % оказывались с традициями «приданого». Общий вывод: «Приданое есть продукт рыночного неравенства, спаявший супружеские отношения; моногамия, привязавшая каждого мужчину к одной жене, искусственно делает обеспеченных мужчин ценным товаром, и приданое есть цена, заплаченная за это» (р.96). Таким образом, мужчина сдается в плен одной жене за ее приданое.

Вроде бы экономика, правда, очень странная. Но как уже отмечалось выше, сюда вплетается и политика. В такой «сдаче» неодарвинисты видят и развитие демократии, т. е. равенство: у всех мужчин по одной жене. Райт не случайно акцентирует внимание на том, что в иерархических обществах, особенно деспотического типа, господствовала полигамия, сохранившись по настоящее время в недемократических обществах. Например, король племен зулу монополизировал более сотни жен, в обществе инков их начальники в зависимости от ранга имели от 6 до 30 жен, а один император Марокко владел 860 женами, которые родили ему 888 детей[77]. В демократических же обществах моногамия сопровождалась более широким распределением политической власти. В результате «конечная ширина (видимо, этой власти. — А.Б.) определялась формулой: один мужчина — один голос и один мужчина — одна жена» (р. 99). И главный вывод, вытекающий из объяснения неодарвинистов: «Исходя из человеческой природы, моногамия есть прямое выражение политического равенства среди мужчин» (там же).

Спорить с такими авторами так же бессмысленно, как и опровергать бред астрологов о том, что не вовремя упавшая звезда в галактике Андромеда послужила причиной распада СССР. Привел же я их рассуждение только затем, чтобы читатель знал, что среди тех, кто подвизается в науке, шарлатанов ничуть не меньше, чем в лженаучных дисциплинах (НЛО, парапсихология и прочая бредология).