О людях и нелюдях

Поначалу пес не притрагивался ни к воде, ни к пище. Имей он возможность принять человеческий облик, у него, быть может, получилось бы уморить себя голодом. Звериное же тело в меньшей степени подчинялось разуму, в большей — примитивным желаниям, главным из которых стало сейчас желание жить. Уже на третий день пленник сожрал дохлого кролика и вылакал до капли мутную вонючую воду. В первый раз желудок воспротивился и изверг проглоченную гадость. Тогда пес стал есть и пить понемногу, и дело пошло на лад.

Хриплый приносил еду и воду, да еще издевался. Уборкой клетки он не занимался, но в таком подходе имелось даже одно преимущество: через несколько дней вонь стала невыносимой, и тюремщик перестал задерживаться для разговоров.

Пес не слишком страдал от смрада. Оказалось, звери воспринимают запахи по-другому и гораздо более терпимы к некоторым из них, чем люди. К тому же в комнате имелось небольшое окошко с выбитой рамой, прекрасно пропускавшее свежий воздух. Настоящие мучения доставлял лишь ошейник, казалось, разъевший кожу и мышцы до костей.

Наконец срок заключения подошел к концу. Хриплый несколько дней не кормил пленника, и тот совсем ослаб. Тогда тюремщик, зажимая нос, вытащил зверя за ошейник из клетки и поволок из комнаты.

— А ты не переусердствовал? — раздался женский голос, смутно знакомый, но пес не стал открывать глаза и пытаться рассмотреть говорившую.

— Очнется, куда денется, — пропыхтел Хриплый. — Ошейник сниму, и очухается.

— Окати его во дворе, что ли, — брезгливо проговорила женщина.

— Еще чего. Пусть сам моется. Или ты отмывай, коли и дальше трахаться с ним собираешься. Понравился?

— Я?! С псом? — она едва не сорвалась на визг. — Ты мне еще за обряд ответишь!

— Остынь, Ненасыть. Обряд есть обряд. Я бы для дела и свинью отодрал.

— Да ты их и дерешь! Людин, которые хуже свиней! Мне рассказывали про твои подвиги!

Послышалось рычание, лязгнули звериные зубы. Женский вскрик сменился жалобным скулежом. Пес крепко зажмурился и мечтал оглохнуть.

Мучитель вытащил его во двор, зазвенели ключи, и через минуту ненавистный ошейник перестал жечь шею.

— Ну, давай, падаль, оборачивайся, — носок сапога прогулялся по выступающим под свалявшейся шерстью ребрам, пес взвизгнул. — Ты не так уж слаб, напрягись.

Напрячься? Напрячься, и что?.. Как стать человеком? Он не помнил, как превратился в собаку, где уж найти путь назад?

— Тупая тварь! Просто подумай, что хочешь принять людский облик. Венец творения, мать-перемать!..

Так просто? Он представил, как короткие собачьи пальцы превращаются в человеческие, не просто представил, заставил себя почувствовать… Потом скосил глаза и увидел… Пес тут же зажмурился, прижал уши и решил не слушаться, но Хриплого не так-то просто было провести.

— Вижу, до тебя дошло. Перекидывайся, или оболью тебя кипятком, и не спину, а брюхо. — Пес вжался в пыль, сдерживаясь, чтобы не заскулить. — Знаешь, почему оборотня пытать особенно интересно? С ним это можно делать практически бесконечно. Стоит ему перекинуться туда-обратно, и все заживает. У тебя сейчас шея разъедена серебром до мяса. Обернешься человеком, нащупаешь шрам. Снова станешь псом, не останется и следа. Ни у пса, ни у человека. Будешь упрямиться — обварю кипятком и оставлю на пару дней в ошейнике, пока заживо гнить не начнешь. Потом позволю обернуться, и шкура опять цела. Здорово, да?

— Да, — спустя непродолжительное время у ног Хриплого медленно сел юноша, худой, грязный, заросший, с синюшным шрамом на шее. — Здорово. Я должен ответить за все мучения, понесенные оборотнями от рук людей?

Хриплый расхохотался.

— Тебе для этого девяти кошачьих жизней не хватит. Нет, у нас другие планы.

— Сломать моего отца, предъявив сына-оборотня?

— И не только это. Помойся, — Хриплый кивнул на стоящее у колодца корыто. — От твоей вони любые планы провалятся.

Парень с трудом встал, с непривычки покачиваясь на двух ногах, и побрел к корыту. Превращение отдавалось ноющей болью в мышцах.

Небо хмурилось, дул пронизывающий ветер, и вода казалась совсем ледяной. Хриплый присел на краю колодца и наблюдал за пленником. Откуда-то из развалин выбрались еще несколько оборотней и тоже остались посмотреть.

— Это и есть щенок Соколиного, Коготь? — спросил один, заметно старше других, с почти седой гривой волос.

Пленник мельком глянул на говорившего и вяло удивился про себя его возрасту. Все оборотни, прежде виденные в замке, были гораздо моложе. Воины Клыка редко доживали до старости.

— Да, Лунь, он самый. И впрямь перекинулся в щенка, не в волка.