О людях и самолётах 2

На дежурство ему предстояло заступать только завтра, и впереди был целый день, который нужно было чем-то занять. В полку объявили повышенную готовность, поэтому уехать домой Воробьёв не мог и прикидывал, какое из небогатого набора гарнизонных развлечений выбрать. В библиотеке ничего интересного не было, кино в доме офицеров показывали только по выходным, а играть в бильярд Воробьёв толком так и не научился. Оставались различные варианты употребления спиртных напитков. Воробьёв склонялся к тому, чтобы купить пару бутылок шампанского и напроситься в гости к кому-нибудь из женатых коллег, чтобы порадовать себя домашней едой и теплом хоть и чужого, но всё-таки семейного очага. Воробьёв стал перебирать в уме сослуживцев, но тут щёлкнул замок и в комнату ввалился сосед Воробьёва, двухгодичник Витя-Апельсин, добрый, толстый, неуклюжий и фантастически рыжий лейтенант. Лётчики посмеивались, что оранжевая Витина причёска полыхает на стоянке даже в тёмное время суток.

Витя снял бушлат и остался в технарских штанах-ползунках и буром свитере с растянутым горлом. Шаркая валенками, он молча подошёл к столу и начал доставать из брезентового портфеля продукты – банку «Фрикаделек рыбных в томатном соусе», хлеб и плавленые сырки. Последними на столе появились две бутылки креплёного вина в грязноватых бутылках с криво наклеенными этикетками. На горлышке одной из бутылок налипла стружка.

Воробьёв удивился. Витя-Апельсин не курил и был поводом для бесконечных шуточек кадровых офицеров, поскольку не переносил спиртного. Внезапное появление на столе «Слез Мичурина» было необъяснимым. Ясно было только, что неумолимая диалектика воинской службы решила вопрос свободного времени Воробьёва самостоятельно.

– Чего отмечаем? – поинтересовался он, принимая стакан, наполненный жидкостью неопределённо-бурого цвета, – старлея дали или, может, новую техничку с царского плеча? Из твоей-то, вон, уже керосин выжимать можно.

– Не отмечаем, – буркнул Витя и залпом выпил стакан. – Поминки… – пояснил он перехваченным от скверного вина голосом.

Воробьёв понял, что Витя не шутит. Он молча выпил вино, поставил стакан и, отдышавшись, коротко спросил:

– Кто?

– Ты Снегирёву Танюшу знал?

– Конечно, она из нашего штаба, а что?

– Ну да, она же тебе нравилась, ты говорил, верно? – не глядя на Воробьёва спросил Витя.

– Ну да говорил, а что случилось-то?!

– Умерла она…

– Как умерла?!! – автоматически спросил Воробьёв и вдруг замолчал. Ему пришло в голову, что вот этот коротенький вопрос «Как умерла?!!» ежедневно на множестве языков повторяют миллионы людей, услышав страшные слова, и им пока не важно знать, из-за чего умер близкий человек, этим вопросом они пытаются отодвинуть от себя ещё хоть на несколько секунд то, что уже невозможно поправить.

– Откуда ты знаешь?

– Доктора вашего встретил, он сказал, – объяснил Витя.

– Да что с ней могло случиться? Под машину, что ли, попала?

– Нет, отравилась…

– Чем отравилась? В столовой?

– Да нет же, ну… она сама отравилась, док сказал – уксусной эссенцией. Из-за начштаба вашего.

Воробьёв замолчал. Он вдруг вспомнил усмешки и шуточки сослуживцев, которые раньше он не понимал и на которые не обращал внимания, вспомнил и то, как Танюша смотрела на начальника штаба, когда он заходил в строевое отделение, и понял, что всё то, что ему сейчас рассказал Витя – правда.

Он вдруг поймал себя на том, что сидя за столом, совершает какие-то мелкие и ненужные движения – перекладывает указательным пальцем хлебные крошки, потом вдруг начинает переворачивать вилку зубчиками вверх-вниз, потом кладёт вилку и начинает качать влево-вправо стакан.

Воробьёв ощутил, что больше оставаться на месте не может – нужно куда-то идти и что-то делать, неважно, куда идти и что делать, но сидеть на месте было нестерпимо. Он встал и начал быстро, заученными движениями надевать форму.

– Ты куда? – спросил Витя, – давай хоть допьём…

– Я скоро… – машинально ответил Воробьёв, застёгивая шинель, – мне тут… надо… – и, не слушая больше Витю, выскочил за дверь.

Спускаясь по лестнице, Воробьёв вдруг заметил, что его зрение резко и неприятно обострилось. Он стал замечать мельчайшие детали вокруг себя, на которые раньше никогда не обращал внимания – на истёртые ступени лестницы из искусственного серого камня с белыми крапинками, напоминающими любительскую колбасу, на криво закрученный шуруп в дверной ручке, на стопку замусоленных почтовых конвертов рядом с доской для ключей. Его кто-то окликнул, но Воробьёв даже не обернулся, он выскочил на улицу и быстро пошёл по аллее, стараясь как можно глубже дышать холодным воздухом.

Почему-то он вспомнил, как летом неожиданно встретил здесь Танюшу. Девушка шла к автобусной остановке в ярком сарафане с квадратным вырезом, в белых босоножках и с белой сумочкой на длинном ремешке. В обычной женской одежде Танюша тогда показалась Воробьёву какой-то обычной, непривлекательной, форма ей шла гораздо больше, и он постарался выбросить из памяти это воспоминание, которое, казалось, теперь может обидеть память Танюши.