О людях, котах и маленьких собаках

Конечно, бывает, что им приходится уйти погулять на целый день, а когда они возвращаются, двери хранят прикосновение чужих рук, а комнаты – отзвуки чужих голосов. Но люди – такие мастера иллюзий, что Гэндальф съел бы свою шляпу от зависти, столкнись он с их способностями. Старикану просто повезло. Да и шляпе, как ни крути.

А потом все заканчивается. Совершенно неожиданно и как-то очень обыденно. Спасибо, говорят им. Ваш контракт закончился, говорят им. Есть тысячи мест, куда вы можете переехать, но здесь скоро будут жить настоящие хозяева.

«А кто же были мы?» – повисает невысказанный вопрос.

И тут они все вспоминают.

Некоторое время после их отъезда дом стоит пустой. За вычетом людей, в нем все остается по-прежнему. «И весна, и весна встретит новый рассвет, не заметив, что нас уже нет», – процитировала бы мама, любящая к месту и не к месту вспоминать Брэдбери.

В комнатах никого нет.

В саду никого нет.

В оранжерее пусто.

И только кто-то невидимый по-прежнему раскачивается на качелях, взлетая все выше и выше, все дальше и дальше от тающего облака детского смеха.

Про позитивных людей

Недавно по чистой случайности проводила время в компании позитивных людей. Таких, которые щедро брызгают на вас энтузиазмом, стоит вам оказаться в радиусе двух метров. Если прежде я от них просто уставала, то с возрастом начала еще и побаиваться. А эта компания, словно нарочно, принялась обсуждать книгу какой-то Луизы Хей – кажется, она называлась «Позитивное мышление на каждый день» или что-то в этом роде. Приводили душевные цитаты. Например: «Я принимаю свою уникальность». Фееричное зрелище: стоят кружком четыре чувака в одинаковых костюмах, с одинаковыми прическами и одинаковыми улыбками и обсуждают, что лучше сделать для принятия своей уникальности. И это люди, у которых даже геморрой, я уверена, растет строго симметрично. Мы, говорят, не боимся заглядывать в себя!

Ну, не знаю. На их месте я бы побаивалась. Сдается мне, за жизнерадостной оболочкой позитивных людей зияют черные провалы кошмаров, мыслей о суициде и таких жутких размышлений, которые вы никогда не заподозрили бы. Ни одна личность, которая выглядит депрессивной, не содержит в себе ничего сверх ожидаемого – то есть только неизбывную мрачность, глухую тоску, неразделенную любовь и постоянное ощущение тщеты сущего.

Не то – позитивные люди. Живчики с блестящими глазами, бойкие девушки, улыбчивые молодые люди в строгих костюмах или улыбчивые молодые люди в мятых шортах. Развивающиеся, уверенные, смело глядящие навстречу новому дню! Они пугают меня. В их присутствии я начинаю ощущать себя каким-то депрессивным хорьком из читинского зоопарка, хотя вообще подобное самоощущение мне не свойственно.

И лишь одно средство спасает меня. Я вспоминаю своего давнего приятеля: он глубоко презирал этот мир, бухал два месяца из трех, в перерывах же между запоями был собран, зол, молчалив и распространял вокруг себя такое мощное поле чистой белой ненависти, что даже гопники обходили его стороной, чуя неладное. Стоило моему приятелю немного выпить, как он светлел лицом и начинал задвигать. Его речи были образцом ораторского искусства и колоссального манипулятивного воздействия на слушателей. После них даже сангвинику Портосу захотелось бы заколоться шпагой, поскольку он осознал, что все вокруг гадость, мерзость и тлен.

По этой причине, кстати, моего приятеля никто не слушал дольше десяти минут. Собутыльники отползали, затыкая уши, как от пения сирен, ибо инстинкт самосохранения внезапно принимался вопить в них со страшной силой. Тогда мой приятель уходил на край оврага и там с лестницы, кроша батон, проповедовал птицам. (Уверена, что массовые самоубийства голубей скрывались потом властями от населения, дабы не сеять панику).

Так вот, у меня есть лишь одно спасение от позитивных людей. Я воображаю, что их закрыли в клетке с моим приятелем, и пытаюсь представить: кто кого?

И пока я мысленно наблюдаю эту эпическую битву, мутный взор мой становится светел и чист, и солнечная улыбка наконец-то озаряет мое лицо.

Про паука

У паука было толстое тело, похожее на наполненный водой мешочек, и восемь длинных ломких ног. Он пересчитал их два раза, пока вытирал руки, как будто от этого что-то могло измениться. Например, паук бы исчез.

Но паук не исчез, конечно же. Паук так и сидел за тазиком, или, может быть, стоял – он не знал, что делают пауки за тазиками. И могут ли они, например, лечь на брюшко.

Он снова тщательно вытер руки и даже зачем-то помазал детским кремом, морщась, как будто от сладковатого запаха, хотя крем почти не пах.