– Ну, – нахмурилась я. – Он красивый очень.
– Красивый, – задумчиво протянула бабушка. – Ну, ничего, может, действительно слюбитесь. До осени еще долго. А породниться с председателем нам бы было очень кстати. Шаткое у меня положение, понимаешь это, девочка моя?
Я нахмурилась. О чем говорит бабушка мне было понятно. Мой отец был очень умным человеком, да и говорил со мной всегда прямо. И некоторые решения Советской власти он не одобрял, но и никогда в ней не сомневался. Одно из того, к чему отец относился со сдержанным неодобрением, была политика против «недобитков царского режима». То есть против князей, графов и некоторых других благородных людей. С чем это было связано, я начала догадываться довольно рано, но еще раньше я запомнила, что не стоит слишком много рассказывать о своей семье. А если кто спросит про маму, то говорить коротко, что она родилась в начале века в Киеве и умерла от воспаления легких, когда мне было три года. В принципе, в этой истории все было правдой, кроме одной вещи. В ней не говорилось, что мой дедушка был княжеского рода.
Хотя, если быть до конца честной, а к честности меня отец приучил тоже с ранних лет, на момент рождения моей матери дед мой князем уже не был. А было оно так: в свои шестнадцать молодой княжич Дмитрий Хованский приехал в деревню, где сейчас жила я, чтобы обсудить вопросы наследства со своей родной теткой. И встретил мою на тот момент шестнадцатилетнюю бабушку, дочь крайне зажиточных крестьян. Влюбился он в нее без памяти, в город увез, через некоторое время они поженились. За это его родственники лишили единственного наследника титула, позволив ему лишь фамилию сохранить. Зато родителей бабушки в деревне все резко зауважали. А через некоторое время у них дочь родилась.
Маму свою я практически не помнила, дедушку, который рано умер, заразившись тифом, тоже. Но от отца и бабушки слышала, что мама моя в дедушку пошла. И внешностью, и характером. Боевой она девушкой была. В восемнадцать встретила моего отца, поженились. А через год я родилась. Зимой, за пару месяцев до того, как мне бы исполнилось три года, мы поехали в деревню, бабушку навестить. Отец тогда в городе оставался. И здесь мама, пойдя на реку, под лед провалилась. А через три недели умерла от тяжелого воспаления легких.
Тогда-то отец меня и забрал с собой в город. Все свободное время со мной занимался, но из-за сильной занятости в школу меня отдал, как только мне шесть исполнилось. Но с отцом мы хорошо жили. И мое увлечение военным делом в целом и стрельбой в частности поощрял. А потом Финская началась. Отец на фронт уехал. И погиб через год. Я на тот момент десятый класс заканчивала. Тут-то бабушка Даша подключилась, отправила мне телеграмму, попросив, чтобы после окончания школы и до восемнадцати лет я пожила у нее. И, судя по вчерашнему вечеру, не просто так. Об этом я начала догадываться уже пару месяцев назад. С приходом советской власти разлюбили в деревне «княгиню Дарью», как иронично называли они вдову Дмитрия Хованского. Правда, отобрать дом и хозяйство не могли, но поглядывали довольно косо. Бабушка, будучи женщиной умной, это понимала. Вот и нашла способ положение свое улучшить. Только вот я этого не хотела. Потому что «красивый» это еще ни разу нелюбовь. А я хотела полюбить. Как папа маму. Крепко и на всю жизнь.
Бабушка покивала головой, когда я ей это высказала, но приготовилась спорить. Однако в этот момент музыка, игравшая по радио, затихла. Вместо этого раздались слова нашего знаменитого диктора, Левитана:
– Внимание! Говорит Москва! Передаем важное правительственное сообщение… Граждане и гражданки Советского Союза! Сегодня, 22 июня, в 4 часа утра, без объявления войны фашистские войска атаковали наши границы во многих местах, подвергли бомбежке наши города… Началась Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков. Наше дело правое, враг будет разбит. Победа будет за нами!
Мы обе: я и бабушка, застыли как громом пораженные. Первой очнулась бабуля. Быстро убрала громкость в ноль на приемнике и сказала:
– Миша, вроде, тебя вчера погулять хотел позвать. Так, давай, собирайся и иди.
– Но, – начала спорить я. – Ты же слышала, война началась.
– Все я слышала, – хмуро отозвалась бабуля. – Иди давай.
Когда бабушка была в таком настроении – спорить с ней было бесполезно, поэтому, быстро сменив домашнее платье на уличное, я вышла из дома и пошла к дому председателя.