Да, у меня был план. Да, я собирался убить этого парня. Но Ананд Несокрушимый никогда не убивал детей. Кройц и его друг Патриус пусть и были ровесниками Густава, но они давно не были детьми, потому что без зазрения совести были готовы меня убить. Жестокость и хладнокровие, гордыня и чувство безграничной вседозволенности давно убило в них все то прекрасное, что свойственно детям.
А этот парень, что стоял и таращился на меня восхищенно, кажется, не смея даже дышать, был самым что ни на есть ребенком. Пусть это и было всего лишь задержкой умственного развития.
Густав шаркнул ногой. Ему явно натерпелось задать вопрос, но он не мог решиться. Поэтому спросил я:
— Ты любишь путешествовать, Густав?
Он быстро-быстро закивал так, что его пухлые щеки затряслись.
— Да, я очень-очень люблю! Правда, я никогда не путешествовал, — он вдруг сник и грустно уставился себе под ноги, буркнув: — Я почти никогда не выхожу из комнаты. Иногда гуляю с мамой по дворцу или с нянюшкой Маффи. А еще иногда мне разрешают гулять во дворе с Линетт.
При упоминании Линетт он смущенно улыбнулся, затем поднял на меня полный радости взгляд:
— А куда мы отправимся, добрый волшебник? В твой волшебный мир?
— Да! В этом месте всегда тепло, на деревьях висят вкуснейшие плоды, а вокруг снег и лед, а еще там живет волшебный огненный тигр и добрый народ.
— Значит, у нас будет самое настоящее приключение? — восхищенно спросил Густав. — Как в тех сказках, которые читают мне нянюшки?
Я кивнул, попутно коря себя за то, что как бы ни зарекался, а снова готов прибегнуть к источнику вагров, лишь бы не убивать этого добряка. Оставить Густава здесь и отказаться от мести я даже не помышлял.
— Да, это будет настоящее приключение, — согласился я.
— Хорошо! Я готов! — с жаром воскликнул Густав, а потом вдруг резко приуныл: — Только мне нужно попрощаться с мамой, а папа… Он меня, наверное, не отпустит. Он никуда меня не пускает одного. Я страшно неуклюжий и глупый, и всегда позорю отца. А он у меня император, нельзя позорить императора.
— Лучше им не говорить, — сказал я, — к тому же ты будешь не один.
— Да-а, — скорбно вздохнул Густав, понурив голову, — но ты ведь незнакомец. А мне все говорят, что незнакомцам нельзя верить. Нельзя с ними говорить, нельзя никуда ходить без разрешения, и из комнаты нельзя выходить, если не разрешат. Если отец узнает, он будет очень злым. Будет даже злее, чем Амадей. А Амадей самый злой и нехороший человек, которого я знаю.
— Он тебя обижал? — нахмурился я.
Густав промолчал, отвернулся и шмыгнул носом:
— Ябедничают только маленькие, а я уже не маленький.
— А если я тебе скажу, что в том мире тебя ждет Линетт? Она ведь добра к тебе?
— Да, — радостно закивал Густав. — Линетт — она очень хорошая. До-о-обрая!
— Выходит, там ты не будешь с незнакомцами, потому что Линетт будет там?
Густав медленно кивнул и снова печально протянул:
— Но из комнаты ведь без спросу все равно выходить нельзя. Отец будет злиться. А я послушный парень, — он с гордостью выпятил грудь, — я стараюсь никогда-никогда не злить папу.
— Это ты правильно, — кивнул я. — Но мы и не будем покидать комнату. Вот смотри, проход в волшебный мир в шкафу.
Густав с любопытством уставился в открытый шкаф.
— Получается, если мы войдем в шкаф, то как бы не уйдем из комнаты, просто будем в шкафу, но в другом мире. И получается, ты никого не ослушаешься. Верно?
Густав растерянно почесал лоб, пытаясь осмыслить мои слова.
— Ну, так, — наконец, согласился он.
— Значит, ты готов отправиться в путешествие?
Густав некоторое время собирался с духом, а затем решительно заявил:
— Готов! Идем за приключениями!
— Отлично! — выдохнул я, чувствуя себя вселенским злодеем. Было бы куда проще, если бы сыном Ворлиара был Амадей. Но, с другой стороны я, получается, спасаю Густава, потому что с такими любящими родителями и врагов не надо.
— Туда заходить? — нерешительно заглянул в шкаф Густав.
— Да, только прежде чем отправиться, нужно провести волшебный обряд, который открывает проход. Только ты должен отвернуться, иначе ничего не выйдет.
Густав с готовностью кивнул и послушно отвернулся, с любопытством уткнувшись лицом в ворох одежды в шкафу, нерешительно ее отодвигая и выискивал проход.
Я же тем временем достал кинжал, полоснул себя хорошенечко по ладони и щедро полил подушку Густава кровью. Затем призвал к огню, выжег на стене у изголовья кровати герб Девангеров и воткнул кинжал Кройцов в окровавленную подушку. Ворлиар должен страдать от незнания жив его сын или нет.
Все это время послушный Густав так и стоял, не поворачиваясь, уже почти наполовину ввалившись в шкаф.
— Готово, можем идти! — сказал я и мягко подтолкнул Густава вперед.
— Тут очень темно, темно, мне страшно, — заметно занервничал он и едва не ломанулся назад.
— Нечего бояться, — подбодрил я, плавно разворачивая его обратно в туннель. — Скоро будет свет, нужно только немного подождать.
Густав, скукожившись, нерешительно шагнул в шкаф, кое-как втиснулся в дыру и перепугано застыл.
Я залез следом, предусмотрительно закрыл дверцу шкафа, а после и сам оказался в туннеле.