О Максиме Горьком

Илья, задушив купца, идет по улице и замечает впереди себя серую фигуру полицейского. Он направился прямо к полицейскому. «Шел он, и сердце его замирало». Он вступил в разговор с полицейским. Ему было «жутко и любо» стоять против этого человека. Затем, расставшись с полицейским, он продолжает доставлять себе «жуткое» удовольствие: заходит в трактир, помещавшийся недалеко от лавки Полуэктова, и когда поднялась тревога, когда убийство было обнаружено, он вместе с толпой побежал на место происшествия и старался держаться на виду у всех, встал опять рядом с полицейским.

Спустя несколько времени он снимает комнату в квартире околоточного надзирателя. И ему особенно приятно опять доставить себе мучительное удовольствие. «Почему особенно приятным казалось ему именно то, что он будет жить на квартире околоточного. И в этом он чувствовал что-то смешное, здоровое и, пожалуй, опасное для него»…[32]

Ограничимся приведенными примерами: они достаточно освещают ту драму, которая происходит в глубине души героев г. Горького, и вместе с тем они дают нам право применить к таланту г. Горького то определение, которое некогда Н. Михайловский дал таланту Достоевского: талант г. Горького, прежде всего, – «жестокий талант»[33].

II

«Оскорбленное», страдающее, «больное» сердце героев г. Горького делает душевный мир последних слишком часто доступным для различных патологических явлений.

Оно, прежде всего, отдает героев г. Горького во власть слишком колеблющихся, слишком быстро сменяющих друг друга ощущений и чувств, аффектов. Оно подчиняет душевный мир героев г. Горького слишком лихорадочной игре настроений.

В лихорадочной смене самых противоположных, исключающих друг друга настроений проходит жизнь Ильи Лунева, который, сделавшись разносчиком, ходит по улицам и базарам, довольный и счастливый. Жизнь кажется ему «простой, легкой и приятной». Всех людей он считает за добрых, любвеобильных, ласковых. Он исполнен самых смелых, самых радужных надежд. Он мечтает о том, что в близком будущем окончатся все его мытарства и невзгоды, что он станет владельцем «маленькой чистенькой лавочки». Он представляет себя «красивым здоровым» купцом, осыпанным щедрыми дарами счастья, пользующимся всеобщим уважением… Так мечтает Илья, если его дела идут успешно. Но его радужные мечты мгновенно разлетаются, как дым, его настроение мгновенно меняется, лишь только его постигнет малейшая неудача: «когда ему не удавалось ничего продать, – рассказывает г. Горький, – и он, усталый, сидел в трактире или где-нибудь на улице, ему вспоминались окрики полицейских, подозрительное и обидное отношение покупателей, ругательства и насмешки конкурентов, таких же разносчиков, как он, тогда в нем шевелилось больное, беспокойное чувство»[34]. Он вспоминал все впечатления прошлой жизни. Жизнь теряла в его глазах всякую цену. Он глубоко разочаровывался в людях. Он начинал видеть в последних лишь жадных, безжалостных эгоистов, обижающих друг друга на каждом шагу, зачастую «без всякой надобности и пользы для себя, а только ради одного удовольствия обидеть человека». Он проникался убеждением, что ему никогда не удастся завоевать своего счастья. Он переставал мечтать о лавочке… Но при первой новой удаче от его безнадежного пессимизма не оставалось и следа: Илья опять становился жизнерадостным оптимистом.

Вскоре после катастрофы, имевшей место в меняльной лавке купца Полуэктова, поселившись на квартире околоточного надзирателя, Илья переживал моменты душевного покоя. Вся окружавшая его обстановка казалась ему привлекательной. Ему нравилось, что в комнатах было: «тепло, чисто, пахло вкусным чаем и еще чем-то, тоже вкусным»; ему нравилось, что в клетках, «свернувшись в пушистые комочки, спали птички», что на стенах: висели нарядные картинки; ему нравилось, что «маленькая этажерка, в простенке между окон, была установлена красивыми коробочками из-под лекарств, курочками из фарфора, разноцветными пасхальными яйцами из сахара и стекла»[35]. Все это – и птички, и картинки, и коробочки, и чистота, и комфорт комнат навевали на него «какую-то тихую, приятную грусть». Но часто, – особенно в те дни, когда Илью постигали какие-нибудь неудачи, – эта «приятная» грусть уступала место досадному, беспокойному чувству. Впечатление, производимое обстановкой, резко менялось; все в квартире Автономовых переставало нравиться Илье. «Курочки, коробочки и яички раздражали его, хотелось подойти к ним, швырнуть их на пол и растоптать. Это настроение и удивляло и пугало Илью»[36].