О мальчике, который умел летать, или путь к свободе

Если талант от Бога (и мне он недоступен), — с этим легко смириться, как и со всякой прихотью высших сил. Если же талант — это реальная возможность любого человека, и я рядом стою, и при этом знаю, что никогда не переступлю незримый порог… Не кажется ли вам, что такое знание унижает? Самовлюбленного, самодовольного человека — безусловно. И чтобы избежать этих неприятных мыслей, и как следствие их — необходимости усилий, чтобы доказать самому себе, что и так хорошо, и что нет смысла перестраивать свою красивую и уютную жизнь, — так вот, чтобы избежать этой докучной борьбы с самим собой, он на словах может согласиться с вами, что талант доступен каждому, но в душе (ради мира с самим собой!) останется при «собственном» мнении.

***

Остается разобраться с жителями третьего этажа — с теми, кто, собственно, и делает талантливую работу — создает новые мысли, предметы и процессы. С созидателями. Как они относятся к гипотезе, что талант — это божий дар?

9 из 10 талантливых людей об этом не задумываются. Как и о том, талантливы ли они сами. Они делают свою талантливую работу как нечто само собою разумеющееся. Они не могут иначе.

Эта работа 1) сама находит их, 2) заставляет заняться собою, 3) заставляет исполнить себя.

Что произойдет, если этому работнику сказать, что он — талантлив? Ничего.

Наверняка ему будет приятно. Но и теперь он не поставит себя рядом с поэтом или композитором. Вот там действительно творчество, а у него— в общем-то ничего особенного. Ну — новое сделал — так ведь любой человек (окажись он на его месте), попотев, помозговав — придумал бы не хуже!..

А между тем его работа отличима от работы талантливого поэта или талантливого композитора только материалом. Поэт работает словом, композитор — звуком, слесарь-умелец — металлом. Каждого из них вынуждает действовать ощущение дискомфорта, каждый из них спасается от дискомфорта материализацией себя. Поэт — в стихе, композитор — в мотивчике, слесарь — в предмете, обладающем новыми функциями.

Что их отличает от рабов и потребителей — жителей нижних этажей? Самостоятельность действий.

Значит, талант — это человек, действующий самостоятельно.

Итак, мы уже сказали ему (и он это с признательностью принял), что он талантлив. А теперь ему растолкуем, что его талант от Бога. Как он отнесется к такой сентенции?

С юмором.

Ведь он знает, как он это сделал. С чего началось. Все этапы. Знает, чего это стоило. Все перед глазами. Все земное и понятное — для него. Но это знание не в обычном смысле (словесное) ясное и конкретное; его знание нельзя передать словами, потому что это знание-чувство. Оно родилось в кульминационный момент работы, родилось как озарение — из которого потом выкристаллизовалась мысль. Ну, а чтобы материализовать эту мысль, ничего, кроме мастерства, уже не требовалось. Руки сами делали.

Напоминаем: это мы говорили о 9/10 талантливых людей, о тех, для кого талантливая работа естественна, но по причине ее практичности, предметности, материальности лишена необходимости самоанализа. Но ведь есть еще и «творческие профессии». Уже упомянутые поэт и композитор, их приятели художник и актер — их труд немыслим без самоанализа, без неустанных попыток постичь душу — свою и других людей.

Давайте договоримся сразу, что о бездарях (даже добившихся сколь угодно громкой славы) мы речи не ведем; самого по себе — работника наедине с материалом и с потребностью (необходимость — это совсем другое!) его переработать. Самоанализ — необходимое условие успеха их работы. В отличие от талантов — мастеровых, они осознанно сосредоточены на решении проблемы «как» («что» — для них только повод). Естественно предположить, что они больше думали о причинах и источниках вдохновения; значит — и о Боге, поскольку это самая простая из версий.

Предположим, что они и есть 1/10 оставшихся талантов.

Чем могут удивить поэт, композитор, актер?

Оригинальной мыслью? Вряд ли. Ведь талант хоть и не каждый день встречается — это все же ординарное явление. А оригинальная мысль возникает реже, чем крупный алмаз. Не зря говорят, что новая мысль — это хорошо забытое старое. Так неужели вся доблесть таланта в том, что он из-под многометровой пыли раньше других выгребет подзабытую вавилонскую мыслишку? И неужели этой мыслью мы можем быть потрясены, неужели мы будем рыдать над нею, носить ее под сердцем и умиляться всякий раз, когда почувствуем, как она вновь начинает нас жечь?..

Конечно, это чепуха. Конечно, и мысль может на нас подействовать, но длится это недолго: минуту, полчаса, максимум — до сна, а утром если мы и вспомним о ней, то холодно и с недоумением: и с чего это я накануне так разгорячился?

В таком случае, может быть, эти таланты удивляют формой?