О маленьких рыбаках и больших рыбах

Это мне снится! Но ледяная весенняя вода, от которой я сразу же до костей озяб, очень убедительно доказывала, что это не сон, а горькая действительность. И в тот же момент другая мысль меня успокоила: «Но ведь я не тону — бревно-то ведь вот оно, я держусь за него». И в самом деле, правой рукой я обхватывал толстое бревно, так коварно меня обманувшее. Удочка и корзинка, которые я нес в этой руке, плавали теперь по другую сторону бревна.

И еще одно в то же мгновение пришло мне в голову: «Сапоги»! — Но я тут же почувствовал их надетыми за ушки на пальце левой руки под водой. Это меня также приободрило.

Я стал карабкаться на бревно Но проклятое бревно вертелось, и я никак не мог взобраться на него. Зато несколько раз с головой окунулся в воду. И очень скоро устал.

Поглядел я с тоской на оставленный берег. Каким он мне хорошим показался! Вижу, пастух заметил, что я в воду упал, но спасать меня не думает. Только на локте приподнялся и смотрит, как я барахтаюсь.

Вижу, помощи ждать неоткуда. Надо самому спасаться. Стал я, держась за бревно и перехватываясь свободной правой рукой, полегоньку подвигаться к краю полыньи, к сплошным бревнам. С большим трудом, несколько раз окунувшись в воде, добрался я, наконец, до них. Вылез на бревна и пытаюсь встать на ноги или, по крайней мере, на четвереньки. Не тут-то было: от возни в холодной воде совсем я обессилел — ни одного верного движения не могу сделать. Пока лежу животом на бревнах — ничего, а как начну вставать — расползутся они подо мной в разные стороны, и я опять в воде.

Стал я уже терять надежду когда-нибудь выбраться. Обхватил руками и ногами два бревна и лежу, а сам дрожу весь, так озяб. Особенно левая рука, в которой у меня сапоги, — она под водой совсем закоченела от холода. Отчаяние меня взяло, и закричал я не своим голосом:

— Мама!!

Не известно, чем бы кончилось все это, но только поднял я голову и вижу — вдали по берегу бежит мальчик. Всматриваюсь — Федя! Ну, теперь все будет хорошо. Федя-то мне поможет!

— Федя! — кричу я ему. — Федя! Спаси меня!

А он мне:

— Не робей, Шурик! Я сейчас!..

И вижу, подбежал к берегу и, не задумываясь ни минуты, стал раздеваться. Скинул сапоги, штаны и в одной рубашке идет к воде.

Зашел он выше колена в воду и давай расталкивать бревна около берега. Растолкал их так, что образовался проход к берегу, и говорит:

— Я тебе, Шурик, сейчас кол подам, ты за него хватайся руками, я тебя с бревнами вместе и подтяну к берегу.

Взял с берега жердь длинную. Вижу — тяжело ему, еле-еле несет. Но ничего, донес, стал ее мне подавать, да как поскользнется и упал с головой в воду. Однако вылез и, стоя по грудь в воде, подал мне конец жерди, я за нее правой рукой ухватился, он меня и подтащил вместе с бревнами на мелкое место.

— А теперь, — говорит, — слезай с бревен. Тут мелко.

Сполз я с бревен. Вода мне почти по шею. Побрел к берегу. Еле-еле иду, ноги дрожат и подгибаются. Совсем обессилел! Не помню, как и на берег выбрался и сразу же, где стоял, тут и сел. Гляжу, а Федя все еще в воде возится с колом — удочку мою старается достать, а корзинка уж утонула, должно быть!

— Брось, — говорю, — ее! Вылезай скорее из воды…

— Нет, — отвечает, — зачем же ее бросать, удочка такая хорошая. — И ведь достал! Оделся Федя.

— Ну, — говорит, — пойдем, Шурик, скорей домой. Вот ты как озяб!

А у самого тоже и губы и нос посинели от холода.

Кое-как поднялся я с земли. И вдруг смотрю — батюшки мои — сапог-то на пальце всего один на ушке висит. Другой, значит, я утопил! Палец-то у меня под водой онемел от холода, я и не почувствовал, как соскочил с него один сапог.

Тут только мне пришло в голову, сколько я сегодня преступлений совершил! Без Феди ушел — раз, по бревнам через реку пошел — два, в воду упал — три и новый сапог утопил — четыре! Ну, думаю, попадет мне от мамы!

Тронулись мы с Федей к дому. Дорогой я расспросил его, почему он так поздно на реку пришел. Оказывается, что он чуть позже полудня из дома ушел и все меня искал, да не мог найти.

Вошли мы в нашу улицу. Тут нас ребятишки со всех сторон окружили. Смеются над нами, дразнят!

— Утопленники, — кричат, — утопленники идут!

Так мы с Федей в сопровождении целей толпы и пошли к нашему дому.

Смотрю — мама на крыльце стоит. Ждет нас. Должно быть, ее уж кто-то предупредил. Захолонуло у меня сердце. Подхожу к ней и самым жалким голосом говорю:

— Мамочка! Я в воду упал и вот… сапог один утопил!.. — и показываю ей сапог.

По мама на сапог и внимания не обратила. Взяла его от меня и бросила в сени в угол.

— Иди, — говорит, — в комнату. — А потом оглядела Федю и спрашивает: — А ты почему мокрый?

Федя молчит. Глаза ресницами закрыл и в землю глядит.

— А это он, — говорю, — меня из воды вытащил, так тоже выкупался.

Тогда мама взяла Федю за руку, притянула к себе и поцеловала.

— Иди, — говорит, — и ты в комнату! — А Федя даже сквозь синеву заметно как покраснел.