О, Мари!

– Проснись, доехали, мы уже в Брюсселе! – помахал я рукой перед ее лицом. – Я анекдот рассказал, не слышала? Жаль. Запомни, Ив: надо довольствоваться той информацией, которую тебе дают. Спрашивать больше – моветон. А оправдываться перед тобой и твердить, что я честный, считаю для себя унизительным. Подонок, который только что общался с вами, не сказал, за что его избили. Не сказал, что совершил тяжкое преступление, за которое положены долгие годы заключения. Его простили, а он по ресторанам шляется, расфуфыренный, как петух… Все, я пошел. Bon voyage! [39]

Подошел к официанту, закрыл счет и вышел. Ольга догнала меня:

– Давид, не сердись на нее! Она так ждала встречи с тобой, а вышло, к сожалению, по-другому. Ну подумаешь, девушка хочет знать подробности – что тут предосудительного?

– Спасибо, Оля, за чудесный вечер и за отзывчивость. Но своими подозрениями Иветта меня оскорбила, – с этими словами я вышел из ресторана.

Как объяснить этой прелестной хохотушке, что если бы не я и Рафа, подонок убежал бы с деньгами родителей Мари? Обращаться в милицию в этой ситуации было бы не просто бесполезно, но еще и глупо и опасно. Во-первых, всех, замешанных в этом деле – и Бифштекса, и Варужана, и мсье Азата, – посадили бы лет на десять – двенадцать за незаконный оборот валюты. Семья Мари осталась бы без средств и без крыши над головой. Может, так было бы лучше? Тогда Мари бы не уехала. А как же Азат и Сильвия? Они бы попросту погибли – один сразу, в тюрьме, среди уголовников, другая чуть позже, от тоски и чувства вины. Деньги были бы изъяты в пользу государства как объект преступления. Глупые, неестественные законы, противоречащие человечности и логике. А я действовал по закону сердца и разума.

Может, сегодняшний вечер с Иветтой стал расплатой за мою легкомысленность? Я не суеверен, но стоило бы предположить, что Бифштекс вполне может оказаться в «Национале». Впрочем, это неважно. Что было, то было. Судьбе угодно, чтобы я вычеркнул Иветту из своей жизни. А жаль – я успел по-своему полюбить ее, какой-то исключительно плотской и в то же время нежной и дружеской любовью. Неужели любовь может иметь различные оттенки? Кажется, да. Человеческая душа сложнее, чем нехитрая схема «любовь, семья, дети». Вокруг этой магистрали есть еще тысячи, миллионы сливающихся с ней дорожек и тропинок.

* * *

Через полтора часа я был уже в военном городке. Дежурный на проходной сообщил, что мне звонила плачущая девушка, назвавшаяся моей родственницей Терезой, и сказала, что ее отец вчера ночью скончался.

Я поднялся в квартиру, разделся, принял душ и пошел на кухню ужинать. Машинально что-то жевал, отвлеченно думая, как будут хоронить бедного мсье Азата, так и не нашедшего родину… Интересно, тело покойного осталось дома или его увезли в морг? Как переживают сейчас Сильвия и Мари! Кто из родственников сейчас рядом с ними? Знают ли мои родные о случившемся? Постепенно мозг заработал быстрее, и я начал осознавать весь ужас того, что произошло. Какая ситуация сложится сейчас, после того как мсье Азат ушел в мир иной? Ведь Мари не может оставить мать одну! А мадам Сильвия, в свою очередь, не захочет покидать родину и могилу своего мужа… Снова поймал себя на том, что не столько горюю о бедном мсье Азате, сколько тревожусь за наше с Мари будущее. Как все-таки эгоистичен человек!

Быстро оделся и пошел на автобусную остановку. Было уже за полночь. Начало марта, на улицах серо, пусто и холодно. Не без труда я отыскал частника за рулем старенького «Москвича» и убедил его отвезти меня в Москву за двойную плату. В зале главпочтамта было всего несколько человек. Через час с небольшим меня соединили с Парижем. Трубку взяла незнакомая женщина, должно быть, Клотильда. Узнав, кто я, она попросила подождать, и вскоре к телефону подошла Мари.

– Мари, здравствуй! Прими мои соболезнования. Я так сожалею!

– Спасибо, Давид. Откуда ты звонишь? У вас уже три часа ночи…

Я ожидал безутешных рыданий, но чуть хрипловатый голос Мари был спокоен.

– Смерть отца не стала неожиданностью, – пояснила она. – О таком исходе нас предупредили еще два месяца назад. Мы свое уже отплакали. Сейчас я стараюсь, насколько возможно, утешить маму и сохранять спокойствие. Не хочу лишать ребенка материнского молока. Его здоровье для меня важнее всего в этом мире.

– Мари, не знаю, чем тебе помочь, как облегчить твою участь…

– Здесь все по-другому, дорогой. Все цивилизованно, обо всем заботится соответствующая организация – с ее представителями связались тетя Клотильда и ее муж. Да и друзья помогают.

– У тебя уже появились там друзья?

– Ну, это скорее друзья родителей. Мой единственный и самый большой друг здесь пока Себастьян.

– Как он?