О, Мари!

Во всех закавказских республиках, не говоря уже о Средней Азии, за считаные дни раскупались выделяемые для предприятий торговли импортная мебель и другие товары, ювелирные изделия, автомобили. Многие затем отправлялись в российскую глубинку или в ту же Прибалтику покупать выделенные уже для них машины и импорт, а потом втридорога продавали в республике. Время от времени – правда, нечасто – кто-то попадался на спекуляции, и это уже был корм для милиции, прокуратуры и судов.

А какую хорошую мебель производят литовцы и латыши! Конечно, она уступает по качеству импортной, скажем румынской или югославской, но все равно абсолютно пригодна для повседневных нужд.

Значит, вопрос в культуре. Даже в бедности можно сохранить человеческое лицо, тогда как у нас бедность и грязь неразделимы, одно подразумевает другое. Как и каким образом внедрить в повседневную жизнь населения потребность мыться, менять белье каждый день, спать в чистой постели? Ведь от этого человек даже добреет, чаще улыбается, потому что внутренне удовлетворен хотя бы своим гигиеническим состоянием. Правда, он становится более восприимчив к грязи, в том числе и в общественном плане, то есть к проявлениям несправедливости. Только чистое тело полностью воспринимает все разнообразие и красоту жизни и стремится улучшить свое окружение.

В доме, где я вырос, жили очень разные люди. Большинство из них были скромными интеллигентами, всегда чистыми и опрятными. А одну из квартир на первом этаже занимали люди, приехавшие из отсталого региона, и вот они-то в корне отличались от других соседей по своим бытовым привычкам и даже по внешности. Двери их квартиры никогда не закрывались, а многочисленные дети бесконечно бегали повсюду, кричали и безобразничали. Плохо одетые, неумытые, с куском хлеба и сыром в грязных руках, они целыми днями слонялись по двору. Сколько раз папа и мама старались воздействовать на эту семью, отдавали нашу старую одежду, какие-то другие вещи, советовали, как организовать быт, – ничего не помогало. Из кранов у них круглосуточно текла вода, из-за чего она не доходила на более высокие этажи, в том числе и на наш. Нередко приходилось спускаться на первый этаж, заходить в открытую дверь квартиры и лично закрывать все краны. Было даже несколько случаев, когда мы приглашали за свой счет водопроводчика, чтобы он починил их испорченную сантехнику.

Нет ничего удивительного в том, что сыновья наших соседей с первого этажа превратились в грозу двора. Они мусорили везде, ломали деревья и топтали газоны, спекулировали билетами в кино, воровали автопокрышки и радиолы. Так как по возрасту они были лет на пять – семь моложе меня, их «воспитанием» занимался мой брат, которого они страшно боялись и уважали как именитого боксера и чемпиона, но даже неоднократные жестокие избиения с нанесением травм им не помогли.

Так и росли они в грязи и хаосе. Мальчики как-то быстро постарели, начали пить и курить травку, попали в тюрьмы и лагеря. Кто-то погиб, кто-то исчез из моего поля зрения. Девочки, толстые и неприятно смуглые, стали билетершами, кондукторшами в трамвае или торговками на рынке.

Иногда я думал, что если бы у нас была кастовая система, как в Индии, то эти люди наверняка относились бы к шудрам, самой низкой касте. К сожалению, в каждом народе есть свои «шудры», «шариковы», не поддающиеся или трудно поддающиеся реформам. Вопрос лишь в том, какой процент они составляют от общего числа населения. Не дай Бог, если в России эти шариковы вдруг составят значительное количество, – тогда страшной беды, как в 1917-м, не миновать. Но если среди одного народа, в одном городе, в одном здании люди такие разные – насколько они будут различаться уже по более обобщенным критериям, скажем, по национально-религиозному признаку?

А ребята разных национальностей, с кем я играл в футбол, показались мне вполне симпатичными и интеллигентными. Даже толстый медик Аяз, которого мне пришлось так жестко поучить джентльменским манерам, был мне более близок и понятен, чем соседи с первого этажа нашего дома, говорящие со мной на одном языке, объединенные со мной национальностью и верой. Значит, культура важнее – она сближает или разводит людей сильнее, чем национальная, а то и религиозная принадлежность».

* * *

Мои мысли прервал громкий звук открывающейся двери. Я с надеждой посмотрел на входящего в камеру человека – может, он пришел меня освободить? Нет, это всего лишь принесли ужин. Как же неприятно пахнет эта темно-красная жидкость под названием «щи» или «борщ»!

– Сержант, оставьте, пожалуйста, только хлеб и масло и налейте чаю. Остальное заберите.

– Борщ только с виду такой, товарищ старший лейтенант, а так ничего, нормальный. Вы поешьте, сами убедитесь.

– Нет, если можно, добавьте мне еще кусок хлеба, масла и сыру, если есть.

– Это запросто!

Значит, если до ужина за мной не пришли, придется ночевать здесь. Попробую получить хотя бы свою зубную щетку и пару нижнего белья. А может, еще придут? Нет, это звук шагов дежурного – офицер-конвоир ходит громко, чеканя каждый шаг…