О, Мари!

В реках водки тонет народ, солдаты спиваются, стреляют, наносят увечья друг другу, воруют, попрошайничают. Жалко – погибают люди, умирает страна. Как мне найти себя в этой среде – представителю маленькой несчастной нации в огромной империи, сплотившейся вокруг большой, мощной и тоже глубоко несчастной нации? Да еще с моим психическим складом, взрывным, независимым характером… Власть одинаково жестока ко всем – русским, армянам, евреям. Евреям, пожалуй, даже еще хуже. Любой представитель даже далеко не развитой нации в этой стране считает себя выше других.

Так что же, стать диссидентом? Нет, не могу. Потерять все, стать жалким неудачником – тогда я не нужен буду ни Мари, ни другим девушкам, ни своим друзьям. А в моем возрасте это очень важно. Надо суметь сохраниться, не сломаться, вырваться из этой обстановки, вернуться в мою солнечную республику. Там тоже далеко не рай – и подлецов, и завистников, и бандитов хватает. Но хотя бы солнце светит восемь-девять месяцев в году, даже зимой! Но нет. Это не выход. Слишком тесное пространство, слишком мелкие интересы и масштабы. Вот Москва – мой город. Океан людей и огромные возможности. Поэтому и интересно!

Все началось с диссидентской литературы, которую давала мне Фаина. Живем только раз, и не надо терять инстинкт самосохранения. Как говорил папа: «Во-первых, постарайся не выделяться. Во-вторых, не соблазняйся первой же доступной пышногрудой светловолосой хохотушкой – офицерской дочерью или женой». Кроме того, это будет просто нечестно по отношению к моей далекой, любимой девушке».

Ого, уже полдень, а я только рассуждаю и ничего не делаю. Надо хотя бы поесть. Загляну в соседние кабинеты, спрошу у ребят, с которыми меня познакомил зампрокурора, где и чего можно перекусить. Хотя бы стакан чая выпить! Но перерыв только в час. Значит, придется еще потерпеть. Вспомнил, как в Ереване мы с Мари ходили обедать в кафе во время перерыва. Солнце, тепло, вкусная еда… И все кажется еще вкуснее и светлее от присутствия рядом этого юного, любимого, сверкающего чистотой существа. Неужели все в прошлом? И повторится ли когда-нибудь вновь?

* * *

Прошел месяц. Постепенно я начал привыкать к людям, к тонкостям службы. Мой прокурор оказался незлобивым честным трудягой, он много работал и не стремился особо пропесочивать сотрудников следственного аппарата за недостатки и недосмотр, наоборот, старался нам помогать. С родителями я установил постоянную связь, причем мог почти бесплатно разговаривать из кабинета по служебному телефону с ними, с Рафой, с друзьями. Дважды из Москвы говорил с Мари, но бурной радости, какая слышалась раньше, в ее голосе не почувствовал – по-видимому, Мари была полностью погружена в свои проблемы и ожидание предстоящих родов. Часто общался с Марком и Фаиной. Как-то раз попытался связаться с Иветтой, но подруги не оказалось дома. Я поговорил с ее мамой, оставил номер телефона и пообещал, что позвоню при первом же удобном случае.

В свободное время без проблем добирался на автобусе до Москвы, а там городской транспорт доставлял меня в нужное место. Постепенно удалось вернуть себе душевный покой. Фаина давала мне почитать новую диссидентскую литературу, разнообразную, интересную. Иногда я удивлялся, почему отдельные абсолютно нормальные произведения – скажем, «Доктор Живаго» Пастернака – у нас не печатаются. По-видимому, перестраховались сверхбдительные цензоры и партийные идеологи.

Несколько раз звонил Арам, интересовался, как продвигается решение его вопроса. Со слов Рафы я сообщил ему, что интересующий его человек в городе отсутствует – по имеющейся у нас информации, он находился в Ташкенте и пытался сбыть кое-что из вещей Арама. В общем, было похоже, что если все и дальше пойдет в том же духе, то срок своей службы я вполне нормально проведу здесь, отсюда же поступлю в аспирантуру в Москве, сниму небольшую квартирку – разумеется, с помощью родителей, которые время от времени будут меня там навещать, – и, вполне возможно, ко мне приедет Мари с ребенком. Не хотелось даже мысленно отдавать себе отчет в том, что это возможно только после смерти ее отца. Насчет мадам Сильвии я оставлял вопрос открытым.

* * *

Ближе к восьми вечера пришла Василиса с блинчиками и пирогами с картошкой. Честно говоря, меня смущало повышенное внимание ее семьи к моей особе. На зависть всем коллегам, меня перевели в сравнительно чистую однокомнатную квартиру, оборудованную всем необходимым – холодильником, телевизором и прочим. Когда отмечали новоселье, после шумного застолья заместитель прокурора пошутил, что «за все это» – он описал пальцем широкий круг – я обязан жениться на дочери Ивана Денисовича. Мне не хотелось никого посвящать в мои личные дела, поэтому я предпочел отшутиться и перевести разговор на другую тему, однако твердо решил впредь никогда не обнадеживать этих добрых и заботливых людей. Кроме того, я планировал провести вечер в одиночестве, читая новые поступления самиздатовской литературы или книги по специальности, поэтому визит Василисы не входил в мои планы.