О, Мари!

По уголовному делу необходимо было допросить многочисленных свидетелей, отправить следственные запросы по адресам проживания свидетелей и подозреваемых и провести другие действия. По итогам дознания трое солдат и один студент уже два месяца находились в следственном изоляторе в Кокчетаве. Их подробные допросы, подшитые к уголовному делу, я привез с собой. После сбора материала мне предстояло вернуться в Кокчетав, провести очные ставки, установить конкретно, кто и в чем виноват. Следовало также выяснить, действительно ли задержанный студент является зачинщиком драки. Я сразу начал подозревать, что военные задержали парня для того, чтобы вина солдат не была столь очевидной. Как обычно, люди в погонах старались отвести от себя любые обвинения в неорганизованности и участии в совершении преступлений.

Я редко выходил из кабинета. Работал там с утра до вечера. Главным удовольствием стало радио. По ночам, когда мои помощники, привыкшие ложиться не позже половины десятого вечера, уже спали, я, сидя в одиночестве, ловил «вражеские» радиостанции: Би-би-си, «Голос Америки», «Свободная Европа» – и слушал их допоздна. Здесь в отличие от Москвы, где глушили всё, их сигналы доходили до меня довольно внятно.

Как же огромен и разнолик наш мир! Сколько противоречивых интересов стоит за каждым событием! Как найти себя, при этом сохраняя свое достоинство и человечность? Я – советский офицер, коммунист и сын коммуниста, оказался в этой глуши поневоле, если и не в ссылке, то, во всяком случае, вдали от родных и близких, от привычных интересов. Мари отвернулась от меня, даже не осознавая, что я ассоциируюсь у нее с советской действительностью. Как убедительны эти вражеские голоса! Как примитивно и глупо защищаются наши идеологи! Сколько еще будет терпеть всю неестественность своего существования так называемый советский народ? И где окажусь я и мои родные?

Хотел бы я знать, имеют ли люди, живущие в этом Богом забытом месте, хоть какое-то представление о том, что большая, интересная, да просто нормальная человеческая жизнь проходит мимо них? А может, незнание другой жизни не дает им чувствовать себя несчастными? Любопытно, как они вообще представляют счастье?

Кто эти солдаты, которые после драки со студентами-белорусами ночью на большом грузовике таранили палатку со спящими в ней людьми? Двое погибли, еще несколько получили серьезные увечья, стали инвалидами. Откуда у этих простых ребят – петровых, сидоровых, ивановых – из самых обычных семей такая злость, такая безумная агрессия? Может, именно эта злость во время войны после фронтовых ста граммов направляла их в рукопашную, на славные подвиги? Но каков итог этой беспощадной войны? Наших погибло значительно больше, один немецкий солдат убил трех советских. Разум и расчетливость брали верх над яростью и бесстрашием. Страна-победительница опустела, деградировала и вряд ли когда-либо восполнит свой генофонд.

Как я восхищался в детстве нашими героями-летчиками: трижды Героями Советского Союза Иваном Кожедубом и Александром Покрышкиным, дважды Героем Нельсоном Степаняном. На счету Кожедуба шестьдесят четыре сбитых вражеских самолета, у Покрышкина более пятидесяти, у Степаняна около тридцати. Какие орлы! Только наш советский человек может так сражаться! А потом я узнал, что у немецких летчиков существовал «клуб двухсотников», то есть каждый из них сбил более двухсот наших самолетов. Много лет спустя, знакомясь с нашей и зарубежной военно-исторической литературой, я снова поражался непрофессионализму политических и военных руководителей СССР, приведшему к катастрофическим людским потерям. Непрофессионализм, недостаток образования, низкая культура труда и быта делают невозможным переход страны в категорию цивилизованных. Каждое «достижение», «ускорение», «скачок» оплачивается самым дорогим, что есть у любого государства, – человеческими жизнями.