О массовых празднествах, эстраде, цирке

<…> Оперный и балетный театр по своей внутренней сути есть наиболее пролетарский театр и нужный для пролетарской публики. Если вы представите себе, что нам нужно собрать громадные массы и что нам нужен монументальный спектакль, выражающий тот гигантский исторический размах, который жизнь получила сейчас, нужен спектакль высокого праздничного характера, который был бы самым ярким – к 1 Мая, к Октябрю или по поводу внезапно нахлынувших событий, – вы поймете, что такой спектакль, в котором участвуют блестящие декорации, музыка, танцы, является именно праздничным спектаклем. Нельзя думать, что пролетариат будет относиться к театру [только] как к умной книжке, где в живых лицах представлены определенные положения, что дает драматический спектакль. Ему нужен блестящий подъем, [который могут дать] музыка, аллегория, символическое выражение его внутренних переживаний. Возьмите 1 Мая. В Ленинграде 1 Мая прошло, очевидно, более ярко, чем у нас в Москве, как видно по разным кинематографическим картинам. Возьмите все эти [карнавальные] колесницы – продукт декоративного творчества пролетариата, в котором изливается желание в образе запечатлеть то, чем живет пролетарское сердце, – оно все идет в карикатуры и символы и не может иначе. Больших, широких обобщений нельзя сделать в бытовом порядке: надо их сделать в [жанре] острого фарса или героического, полного пафоса зрелища, а также зрелища просят музыки и танца. Массовый танец есть высшее выражение человеческой радости и торжества, ритм, гармония и т. п. От этого никуда не уйдешь, что оперно-балетный спектакль, насыщенная большим содержанием феерия есть то, что нас потрясает и что масса всегда будет требовать, и на самых высоких ступенях будет этого требовать. Римские массы кричали «хлеба и зрелищ» – это именно потому, что жизнь скучна, если глаз не насыщен время от времени светом, ухо не насыщено музыкой и не видно блестящего подъема жизни. Но нужно, чтобы блестящий подъем жизни, который дает оперно-балетный театр, дает это с несравненной красотой, чтобы он был наш, чтобы это не было пустое мелькание звуков и красок, которое не дает ничего сердцу пролетария. Языком музыки и хореографии можно говорить потрясающие вещи, но нужна новая драматургия, и нужно иное использование оперно-балетного театра, и надо к этому переходить. Я убедился на одном собрании, и это было партийное собрание, что нам нужно оперно-балетный театр во что бы то ни стало сохранить, ибо можно ручаться, что через небольшое количество лет мы здесь найдем самый захватывающий социалистический спектакль. Сейчас мы бессильны что-либо сделать, а, может быть, и нет, – надо пробовать, надо устраивать соответственно задуманные конкурсы на широко задуманные оперы и пантомимы праздничного, повышенного характера с выражением тех величайших идей и фактов, которыми насыщено пролетарское сознание, отражающих самый гигантский переворот, который когда-либо произошел; здесь напрашивается тысяча сюжетов, свет и тени, переход от мажора к минору, которые могут найти невероятно потрясающее выражение. За это не берутся. Может быть, в этом виноваты мы, Наркомпрос, а, может быть, и театр. <…> Было бы чрезвычайно неправильно если бы мы потеряли традиции оперы и балета. Здесь мы нанесли бы себе не меньший удар, чем при потере драматического театра. Нам нужно сохранить это искусство в России, которое может найти лучшее применение потом при организации наших празднеств.

1924 г.

III

<…> Нет никакого сомнения, что Робеспьер был глубоко прав, когда он говорил о страстном тяготении масс к Широко массовым зрелищам, где народ и его трудовое величие или революция являются одновременно зрителем и зрелищем. Такого рода величественные зрелища, празднества рисуются нам, конечно, прежде всего как организованные торжества под открытым небом. Но торжества под открытым небом, имея свои положительные стороны, имеют и весьма большие отрицательные. Открытое небо – условие, очень невыгодное для акустики. Под открытым небом возможны разве только большие хоры, да и то текст которых теряется. Главным образом зритель будет улавливать только движения масс, отдельные фигуры могут делать только разве несколько выразительные жесты, а все остальное в этой монументальности потеряется.

Само собой разумеется, что такого рода массовое действо при своей торжественной красоте может полностью удовлетворить естественную жажду народных масс иметь выражающий смысл данного праздника, данного события или даже всей данной эпохи праздничный спектакль.

Между тем более скромные по размерам действа на открытом воздухе, – например, в специально созданных для этого амфитеатрах, – с совершенной полностью укладываются в том, что я сейчас скажу об оперном театре.

Ведь и оперный театр я разумею исключительно как спектакли в огромных залах, вмещающих минимум две-три тысячи человек.

Всякое великое народное движение родит символы и нуждается в символах. Знамя есть символ. Интернационал есть символ, могила Владимира Ильича есть символ, его статуи, бюсты, портреты – символы.