О мастерах старинных 1714 – 1812

Батищев жил в Туле на заводской стороне, в доме оружейника Леонтьева. Здесь он сам на себя стряпал, помогал хозяйке в работе, рубил вместе с нею капусту и пел над корытом озорные солдатские песни. Познакомился с леонтьевской дочкой, той самой девушкой, которую увидал у плотины в первый день. Звали девушку Таней. Батищев видел ее редко: бывал он или на заводе, или сидел неотрывно в горнице и делал модели своих станков.

У плотины решено было строить новый амбар.

На модели Батищева в нижнем этаже амбара от водяного колеса шли горизонтальные валы, которые вращали три сухих колеса. Те сухие колеса вращали каждое по девять сверл и сверлили девять стволов, которые подвигались к сверлам с помощью груза.

Тут же работали точила для штыков.

Во второй этаж вели три вертикальные вала. Они через цилиндро-коническую передачу, самим Батищевым выдуманную, вращали еще три станка. Каждый станок сверлил четыре ствола.

Верхний ярус амбара отводился под кладовые.

Ниже по течению реки намечено было поставить второй амбар, двухэтажный, крытый тесом, в нем – большое нижнебойное колесо с шириной лопаток в три аршина и высотой в четыре. Вертеть колесо должна была та же вода, которая ударяла сверху на лопасти первых колес.

В нижнем этаже стволы протирались изнутри после сверления напильниками, а в верхнем стволы обелялись с наружной стороны, то есть обрабатывались широкими, автоматически работающими напильниками.

Это был прообраз нынешних заводов-автоматов.

То Туле было не совсем новое дело, но у амбара стояла охрана, хотя любопытных туда и не пускали.

По праздникам ходил Батищев с Таней по большой дороге на юг.

По этой самой дороге когда-то гнали его на Воронеж. У засеки на красно-синих стволах доменного шлака подымались молодые березки.

В засеке деревья были срублены так, что поваленный ствол оставался лежать комлем на высоком пне.

Шла засека через лес завалом шириной в двадцать пять саженей.

Сквозь завал пророс молодняк, и все здесь перепутали малинник и цепкая ежевика.

Рядом с завалом на высоких деревьях устроены были для сигнала огнем кузова с берестой и смолой.

Зажигали кузова, чтобы известить всю засеку и стражу у ворот, когда приближались татары, но сила крымцев была сломлена и тропы их травой заросли, засека, почитай, уже не нужна.

В кузовах жили белки.

Ссеченные дубы лежали на высоких пнях, как солдаты на отдыхе, – будто на локти облокотились.

Зеленела листвой и серела мхом старая засека.

Доходили Батищев и Таня до Ясной Поляны, что у Малиновой засеки. Там речка Ворона впадала в реку Тулицу, на берегу стояли разрушенные домны, кругом рос малинник, в малиннике заливались соловьи.

Пока строилась машина, пришла и прошла зима, расцвела новая весна.

Батищев и Таня ловили весной соловьев хитро придуманными ловушками, а летом попросту собирали малину, продираясь сквозь чащи.

Козьма Константинович Леонтьев начал коситься на Батищева.

Мастер Леонтьев дома ходил в полушубке без складок на пояснице, в опорках, надетых на черные онучи, и только на улице появлялся в синем кафтане, в скрипучих сапогах.

На Батищева мастер сердился и ему не верил.

Что-то новое вымышляет солдат, и может быть от этого мастеровому люду убыток.

Подходил Леонтьев к игрушке – вертятся колесики, зубцы колесиков крутят оси. Стоячий деревянный вал с шестерней передает движение вверх, и сразу сверлят два станка по четыре ствола, – значит, всего восемь. Еще в верхнем отделении работает двенадцать пил – обдирают стволы.

В другой игрушке от колеса идет стоячий деревянный вал, и от него приведено восемь пил, которые могут сразу обчищать восемь стволов; и от того же водяного колеса вращается через шестерню стоячий вал, и он приводит в движение станки, которые обтачивают грани казенной части ствола.

А всего не разберешь: переделывал Батищев свою модель много раз и по-разному.

Когда Батищев уходил на работу, Леонтьев пальцем крутил колесики.

Маленькие ружейные стволы надвигаются на сверла, тянут их грузы. В другом месте пилы сами опиливают стволы кругом.

Спрашивал Батищева Леонтьев:

– А ты, солдат, не даром стараешься?

– Видал я, – отвечал Батищев, – дальние горы, на которых и летом снег. Видал я дальние леса, на которых и зимой листья. Видал я теплые моря, на которых и зимой льду нет нисколько. И не видал я места лучше нашего и другого народа, что был бы нас бойчей. Работаю я, мастер, не для временной пользы, а ради славы народной, чтобы били мы шведов, проливая малую кровь, чтобы сошли мозоли с наших рук и было бы нам время самим и соловьев слушать, врагов не боясь.

– Я знаю, с кем ты их слушаешь! Но о соловьях разговор будет после.

– Я давно с тобой хочу поговорить о больших делах, – сказал Батищев.