О материалистическом подходе к явлениям языка

«Признание полной независимости языка от общества (уподобление его „естественному порождению“, своего рода биологическому феномену, имманентной саморазвивающейся системе и т.п.) представляет собой философский идеализм, научная несостоятельность которого доказана марксизмом-ленинизмом»[56].

«Внутренняя слабость концепций, – замечает В.З. Панфилов, – в основе которых лежит принцип имманентности, абсолютной независимости знаковой системы того или иного рода состоит в том, что этот принцип находится в явном противоречии с основным понятием семиотики – понятием знака. Сущность знака, его основная функция заключается в том, что он представляет, замещает нечто, находящееся вне этого знака и той знаковой системы, которая была бы замкнута на саму себя и компоненты которой ни с чем не соотносились бы вне ее»[57].

Основанием этой аргументации является утверждение о невозможности существования в языке имманентных законов, поскольку компоненты языка соотносятся с тем, что находится вне его. Но в действительности такой импликации нет, поскольку в языке есть сферы, совершенно индифферентные к тому, что происходит в обществе. Имманентные законы как раз и проявляются в этих сферах.

Фонетические изменения подчинены особым имманентным законам, управляющим изменениями звуков, многие изменения в морфологической структуре языков обязаны возникновению ассоциаций, подчиняющихся определенным законам человеческой психики. И вместе с тем мы на каждом шагу сталкиваемся с тем фактом, как различные слова указывают на определенные явления и предметы окружающего нас мира. Одно здесь не исключает другого. Суеверная боязнь имманентности, наблюдаемая в среде некоторых наших лингвистов, просто свидетельствует о непонимании того, что в действительности происходит в языке.

Стремление непременно связать социальность языка со способностью языка отражать все то, что происходит в обществе, явно навеяно вульгарно-социологическими идеями Марра и упорно продолжает существовать в настоящее время.

Из стремления превратить социальное в самостоятельную определяющую силу вытекает и другой существенный порок теории социальности. Совершенно не учитывается роль индивида. Дешериев даже заявляет:

«Сущность социальности в языке заключается, во-первых, в том, что ни одно предложение, ни одно словосочетание, ни одно слово, ни одна морфема не могут быть созданы одним человеком для самого себя, а могут быть созданы двумя и более членами коллектива в процессе их совместной трудовой и речевой деятельности»[58].

Такое заявление не соответствует действительности. Каждое слово и каждая форма создаются вначале каким-нибудь отдельным индивидом. Это происходит оттого, что создание определенного слова или формы требует проявления инициативы, которая в силу целого ряда психологических причин не может быть проявлена всеми членами данного общества. Марио Пей справедливо замечает:

«…мы можем предполагать, что общее принятие (common acceptance) символа осуществляется скорее через процесс возникновения индивидуальной инновации и ее постепенного распространения, а не как акт массового творчества»[59].

Отсюда следует, что социологизованная масса людей сама непосредственно никогда не создает языка. Каждое новшество в языке, в его фонетическом строе, в морфологической и синтаксической его структуре создается отдельными индивидами. Общество только в дальнейшем распространяет и делает вновь созданное общим достоянием всего народа. В этом состоит вся его определяющая сила. Однако при изучении природы социального совершенно недопустимо смешивать те импульсы, которыми руководствовался индивид при создании новшества и социальными потребностями массы народа.