О мертвых — ни слова

В тот день мы больше не занимались расследованием убийства. Остаток вечера прошел за теплой, дружеской беседой.

Глава 9

На следующее утро Прошка попытался было продолжить вчерашнее развлечение, но его не поддержали. Не знаю, как остальные, а я почти физически ощущала убегающее время — словно смотрела на песочные часы. Марк, видимо, тоже. Когда хмурые и невыспавшиеся (чтобы попасть на последнюю до перерыва электричку, пришлось встать в восемь, а легли мы, по обыкновению, далеко за полночь) все собрались на кухне, он быстро пресек посторонние разговоры и направил беседу в надлежащее русло:

— Я понимаю: глупо надеяться, что вы способны хоть на минуту отвлечься от своей мышиной возни, но, может быть, кто-то все же дал себе труд подумать о деле? И если чудо свершилось, то не соблаговолите ли вы поделиться своими гениальными идеями?

Мы с Генрихом на выпад не отреагировали. Я продолжала вяло размазывать масло по ломтям нарезанного для тостов хлеба, Генрих расставлял посуду. Зато Прошка, взбивавший смесь для омлета, прервал свое занятие и радостно кинулся в драку:

— А что, собственных гениальных идей тебе родить не удалось? То-то же! Теперь мне понятна природа твоих вечных к нам придирок. Обычная зависть посредственности к личностям незаурядным.

— До сих пор твоя незаурядность проявлялась только в неумеренном обжорстве и склочности, — невозмутимо парировал Марк. — Сомневаюсь, что со вчерашнего дня положение вещей изменилось, но чего не бывает! Ты уже готов потрясти нас своей мудростью? Тогда приступай, только говори по делу.

— Я пришел к выводу, что меня и Генриха из числа подозреваемых можно исключить, — изрек Прошка. — Меня — понятно почему, а Генриха потому, что он рисковал лишиться новой квартиры. Зачем ему подкладывать самому себе свинью?

— Если это все, что ухитрился выдать твой жалкий умишко, то ты еще глупее, чем я думал, — вынес свой приговор Марк и движением ладони пресек Прошкин протест. — Занимайся уж лучше омлетом, мыслитель. А ты, Генрих, что скажешь?

Генрих поскреб в затылке.

— Я не думаю, что это убийство. Вспомни, как всех ошеломил приход Мефодия. Мы, наверное, полчаса не могли опомниться.

Мысленно вернувшись в прошлую пятницу, я вынуждена была признать правоту Генриха. Те полчаса застолья были похожи на пиршество Лотовых жен после известного эпизода с подглядыванием. Оцепенение охватило всех, даже Лёнича, который почуял неладное и догадался, какую он допустил чудовищную ошибку. Правда, оцепенение Лёнича ничего не доказывает. Ведь он-то знал, что приведет Мефодия, а значит, мог планировать убийство…

— По-твоему, это несчастный случай? — осведомился Марк, не скрывая сарказма. — Мефодий по ошибке прихватил с собой бутылку, в которой с неведомой целью хранил атропин? Или виноделы шутки ради разбавили портвейн отравой?

— А что? — встрял Прошка. — Кто знает этих винобракоделов? Вдруг у них такое специфическое чувство юмора?

— Уймись! — рявкнул Марк. — Ты уже показал себя во всей красе.

— Я понимаю, что несчастный случай маловероятен, — признал Генрих. — Но Мефодий мог сам…

— Ерунда! В первую очередь Мефодий отличался от нормальных людей тем, что патологически не умел притворяться. Отсюда и его хамство, и пресловутая склонность лезть на рожон, и тупая прямолинейность, и простодушие. Припомните хоть один случай, когда Мефодий сказал бы не то, что думает! — Не сумев выполнить это распоряжение, мы дружно покачали головами. — И ты, Генрих, полагаешь, будто он мог прийти к тебе, чтобы покончить с собой, и при этом предрекать нам смерть от зависти к его грядущему величию? Мефодий, который прост, как инфузория?

— Был прост, — мрачно поправил его Генрих. — Да, такое трудно себе представить, но ведь самоубийство — акт исключительный. Человек, готовый наложить на себя руки, и должен вести себя необычно.

— По-моему, Мефодий вел себя в высшей степени обычно, — снова встрял Прошка. — Я, во всяком случае, отклонений от нормы не заметил. Он еще с первого курса, приходя на пирушку, быстро заглатывал бутылку «Кавказа», громогласно прославлял свой гений и падал под стол. Стереотип. Разве что в последний раз он обильнее поливал кое-кого из собутыльников презрением.

— А ты что молчишь, Варвара? — Марк повернулся ко мне. — Или ты по-прежнему изображаешь сфинкса?

— Я тоже не верю в версию самоубийства, если ты об этом. Во всяком случае, обсуждать ее сейчас бесполезно. Подтвердить или опровергнуть наши домыслы может один Лёнич. Только он общался с Мефодием последние недели и знает, какое у покойного было настроение. — Я на минутку прервала свою речь, чтобы подставить Прошке тарелку и передать ему доску с хлебом для тостов. Прошка наделил всех омлетом, снова поставил сковороду на огонь, разложил на ней кусочки хлеба с сыром и протиснулся за стол. Я подождала, пока он усядется, и продолжала: