О Милтоне Эриксоне

Думаю, что язык гипноза и гипнотерапии слишком примити­вен и ограничен, чтобы охватить всю сложность эриксоновского метода наведения транса и использования в терапии гипнотичес­кого воздействия. Как можно на языке “сна” говорить о гипно­тическом внушении, когда человек погружается в гипноз, про­должая ходить по комнате? Или как моо на языке “бессозна­тельного” говорить о сложном межличностном воздействии транса во время беседы? Например, Эриксон пытался объяснить тот факт, что гипнотизируемый, следующий установке на отри­цательную галлюцинацию, должен видеть объект, чтобы его не видеть. Для описания этого явления Эриксон иногда использо­вал термин “бессознательное осознание”. Хотя по определению термин “бессознательное” есть нечто за пределами сознания или осознания.

Конечно, такая терминология слишком громоздка для описа­ния тонких процессов, интересующих Эриксона. Он разрабаты­вал новые пути понимания людей, гипноза и психотерапии, не создавая при этом языка, на котором можно описать эти новые представления. Это сравнимо с попытками говорить о кванто­вой теории на языке мер и весов. Я уверен: именно поэтому он все больше и больше обращался к метафоре, которая не может служить для точного описания явления, но может отразить в себе всю его сложность.

Многим не довелось видеть Эриксона. Другие слишком мо­лоды и видели его только старым. Он был потрясающим чело­веком, даже будучи старым и больным и передвигаясь в инва­лидной коляске. Однако я хотел бы рассказать о том, каким он был в зрелые годы, когда был полон сил[4]. Воздействовала не только его личность, но и репутация гипнотизера, влияющего на людей помимо их сознания. Многие люди просто-напросто боялись его.

Могущество Эриксона открылось мне, как только я о нем уз­нал. В 1953 году, работая в рамках проекта Грегори Бейтсона по изучению коммуникации, я попросил Бейтсона помочь по­пасть на семинар к одному гипнотизеру, приехавшему в Сан- Франциско. Я хотел изучить коммуникативные аспекты гипно­за. Бейтсон спросил, кто проводит семинар, я ответил, что, кажется, Милтон Эриксон. “Я позвоню ему, — сказал Бейт­сон, — и спрошу, може ли ты принять участие”. Так я уз­нал, что Бейтсон знаком с Эриксоном, впрочем, как с каж­дым, кто имел вес в сфере социальных наук. Оказалось, что Бейтсон и Маргарет Мид консультировались с доктором Эрик­соном и его супругой по поводу фильма о плясках в состоянии транса, снятого на острове Бали. Главный вопрос был в том, как определить момент вхождения танцоров в масках в состоя­ние транса. (Кстати, именно Бейтсон и Мид подтолкнули Эриксона к опубликованию выдающегося описания коммуника­ции в статье “Изучение экспериментального невроза, внушен­ного под гипнозом, при лечении преждевременной эякуля­ции”).

Бейтсон позвонил Эриксону в гостиницу в Сан-Франциско и спросил, могу ли я посещать его семинар. Эриксон сказал, что будет этому рад. Затем они еще какое-то время непри­нужденно болтали, после чего Бейтсон положил трубку и зая­вил: “Этот человек своими манипуляциями хочет заставить меня поехать к нему в Сан-Франциско и поужинать с ним”. Я очень интересовался межличностными манипуляциями и с любопытством спросил: “А что он вам сказал?” Ответ был та­ков: “Он сказал: “Почему бы тебе не приехать ко мне в Сан- Франциско и не поужинать со мной?” Даже самые обыкновен­ные прямые высказывания Эриксона рассматривались Грегори Бейтсоном и многими другими, боявшимися власти Эриксо­на, как манипуляции.

Эриксон явно наслаждался своей репутацией могущественно­го человека, который может влиять на людей независимо от того, осознают они это или нет. Я вспоминаю один случай с Доном Джексоном на семинаре Эриксона. Во время дискуссии о гипнозе Джексон без конца крутил и вертел в руках каран­даш. В какой-то момент он сказал: “Я никак не могу прекра­тить вертеть этот несчастный карандаш. Милтон, мне кажется, это твои проделки”. “Ладно, — ответил Эриксон, — но пока продолжай вертеть”. Он еще немного поговорил с Джексоном, а затем дал команду оставить карандаш в покое. Я хотел узнать побольше о его методах внушения особого поведения во время обыкновенной беседы и потому запомнил этот случай. По­зднее, в личной беседе, я спросил Эриксона, что же он тогда такое хитрое сказал или сделал, что заставило бедного Джексо­на издеваться над карандашом. “Да ничего я с ним не делал, — сказал Эриксон. — Джексону просто показалось, что это моя работа, вот я и воспользовался случаем”.