О мире, которого больше нет

Лучше безруким родиться бы мне,
Чем ради фонек страдать на войне,
Ой-вей, спасения нет,
Лучше бы мне не рождаться на свет…[452].

Деревенские призывники, которых у нас называли лосовниками[453], пьянствовали, гуляли и цеплялись на улицах к евреям, которые, горбясь, шли в бесмедреш или из него. На местечко навалилась тяжкая меланхолия, которая казалась еще тяжелее и невыносимее после недавних светлых надежд. Согбеннее всех был мой отец. Разумеется, он продолжал верить в Мессию, как прежде, но то, что избавитель не явился в 5666 году, в год «хевле-мешиех», в тот год, на который указывали все намеки, сильно его мучило.

— Ой, Господи, Отец Милосердный, сколько же нам еще страдать? — спрашивал он у клочковатых небес, из которых не переставало лить.

С доходами тоже было плохо, хуже не бывает. Все надежды на то, что население Ленчина увеличится за счет новых переселенцев из деревень, не сбылись. Как только из деревень в местечко переезжало несколько новых семей, так сразу же несколько других уезжало из местечка. Также ничем не кончились вечные надежды на то, что через Ленчин проведут железную дорогу и евреи станут селиться рядом с линией, что для нас станет источником доходов. И, как будто этого всего было мало, местный богач реб Иешуа-лесоторговец переехал в Новый Двор. Вероятно, после убийства реб Мойше Крука и его жены богач побоялся остаться в местечке, которое охранял всего лишь один полицейский. Поэтому он взял жену и детей, невестку и зятьев и перебрался в более многочисленную общину. Я до сих пор помню, каким потерянным выглядел мой отец, когда богач с зятем, оба в новых енотовых шубах и высоких калошах, пришли к нему попрощаться перед отъездом.

— Местечко расползается, — печально сказала мама.

Вслед за богачом разъехались другие, кто в Новый Двор, кто в Закрочим, кто в Варшаву.

Мы остались один на один с нашей тоскливой жизнью. Отец с головой ушел в свои толкования. Он взялся за огромный труд. Так как при обсуждении многих мест в Геморе тосафисты спорят с Раши, задают трудные вопросы и вступают с ним в противоречие, мой отец решил разрешить эти противоречия по всему Талмуду. Работа была тяжелой, большой, но отец был счастлив этим своим предприятием. Для этого у него была своя причина.

— Когда я окажусь на том свете и ангелы-мучители бросят меня в геенну за мои великие грехи, — говорил отец, — Раши будет моим заступником за то, что я за него ответил, и его заслуги будут мне защитой.

Несмотря на то что я был маленьким мальчиком, мне было смешно слышать, как отец говорит о своих великих грехах.

Мама не рассмеялась, она только посмотрела на отца своими большими серыми всевидящими глазами и сказала резко:

— Раши сам за себя постоит. Ты бы лучше подумал о хлебе насущном. Это тоже заповедь…

— Всевышний поможет. Все, с Божьей помощью, уладится, — ответил мой отец, никогда не терявший своего упования.

Вскоре нам немного полегчало.

От бабушки Темеле, матери моего отца, которая жила в Томашове Люблинской губернии, пришло письмо о том, что отец должен срочно к ней приехать, потому что она продала свой дом и лавку и хочет при жизни выделить отцу долю наследства, которая ему причитается.

— Лебни гаякар, гаров гацадик у-бен кдойшим[454], — титуловала бабушка на святом языке своего собственного сына и сразу же переходила на свой домашний маме-лошн[455] — смесь идиша, отдельных слов святого языка и бесконечных благословений и благопожеланий. Подписалась она снова на святом языке, не забыв прибавить свой титул: мимени гаробонис Теме-Блюме бас кдойшим…[456].

Бабушка Темеле очень гордилась и тем, что ее муж был даеном, и тем, что она сама была очень родовита. Один ее дед был знаменитый раввин реб Дов-Бериш Майзельс[457], в честь которого в Кракове даже назвали улицу; другой дед был раввином в Кременце[458]; один прадед был раввином в Станиславе[459], другой — в немецком городе Бамберге[460]; прапрадед, Турей Захав (Таз)[461], был раввином Лемберга[462], и так далее и так далее…

Знатным происхождением гордился и ее муж, томашовский даен, чей отец был раввином в Конске[463]; дед, реб Мойше Хариф[464], — раввином в Варшаве; прадед — в Штетине[465]; другой прадед — в Шварце-Туме[466], и так далее и так далее…