О моем отце

Однако проницательность их опять подвела. Критики не заметили, что главным здесь все же является проблема насилия над человеком. Начальник экспедиции на Шпицберген, в которой находится всего одна женщина, не задумываясь, убивает ее и ее избранника, дабы остальные мужчины не передрались между собой во время вынужденной зимовки. Начальник экспедиции, тоже неукоснительный, волевой, определивший как "пустяки" даже кораблекрушение, обрекшее их на зимовку, не задумываясь, посылает пулю в голову женщины и ее возлюбленного, слившихся в поцелуе. При этом ни в коем случае не должны были пострадать научные измерения температуры воды и вообще сам ход и режим экспедиции Те люди, которые хотят исключить из жизни страсти - не будем говорить - самое прекрасное, но, во всяком случае, - самое неизбежное в существовании всех нормальных людей, во имя того, чтобы они только работали, - эти люди и есть настоящие насильники, какими бы высокими мотивами они ни руководствовались. Тираны, кстати, тоже всегда прикрываются якобы благом людей, ни один из них не признается в заведомом злодействе. Описание суровых условий Арктики, борьбы за выживание вызывают при чтении повести отдаленную ассоциацию с произведениями Джека Лондона. Но герои Лондона борются за личные интересы, они трагичны, потому что человеческую жизнь приносят в жертву "желтому дьяволу", низменному. Здесь все то же самое выдается за необходимость не сорвать научные работы, измерения влажности воздуха и вообще - выжить. Казнить одних, чтобы выжить другим. И опять-таки над всеми единый вождь, который вершит суд и расправу. Он может отправить на ненужную операцию, а может казнить. Однако критика предпочла проглядеть этот момент и не понять его значения, остановив свой пытливый взор на "половой" проблеме, уже апробированной на Пильняке еще раньше в начале двадцатых годов, когда торжествовала якобы новая пуританская мораль. Еще Есенин в 1925 году выступил по этому поводу в защиту Пильняка: "У нас очень много писалось о Пильняке. Одно время страшно хвалили, чуть ли не до небес превозносили, но потом вдруг ни с того ни с сего стало очень модным ругать его. "Помилуйте,- слышится из уст доморощенных критиков, - да какой же это писатель, если он в революции ничего не увидел, кроме половых органов?" Этот страшно глупый и безграмотный подход говорит только о невежестве нашей критики или о том, что они Пильняка не читали. Пильняк изумительно талантливый писатель, быть может, немного лишенный дара фабульной фантазии, но зато владеющий самым тонким мастерством слова и походкой настроений. У него есть превосходные места в его "Материалах к роману" и в "Голом годе", которые по описаниям и лирическим отступлениям ничуть не уступают местам Гоголя Глупый критик или глупый читатель всегда видит в писателе не лицо его, а обязательно бородавки или родинки. То, что Пильняк сочно описывает на пути своих повестей, как самцы мнут баб по всем расейскнм дорогам и пространствам, совсем не показывает его сущность. Это только его отличительная родинка, и совсем не плохая, а, наоборот,- красивая. Эта сочность правдива, как сама жизнь". ("О советских писателях". М.: Худ. литература, 1988. С. 611.)

Критики предпочитали говорить о чем угодно, только не о существе поднимаемых Пильняком проблем. Особенно ярко это проявилось, доходя до курьезности, в истории опубликования "Красного дерева" - "Волга впадает в Каспийское море".

Об экспедиции, давшей Пильняку материал для "Заволочья", можно прочесть в воспоминаниях оператора Сергея Лебедева "Лента памяти" (М.: Искусство, 1974). Еще будучи студентом ВГИКа, он отправился на "Персее" в научную экспедицию на Шпицберген: "Я еду на Север, я буду первым советским оператором, снимающим Арктику!" Знакомясь с судном, в библиотеке увидел он человека "с намыленными щеками", который брился. "Он поправил очки в тонкой золотой оправе и посмотрел на меня. Зеленые зрачки пристально уставились из-под густых рыжих бровей. На нем была наглухо застегнутая толстовка и высокие охотничьи сапоги". Так состоялась встреча кинооператора с Пильняком, которого Лебедев сначала принял за библиотекаря. Борис Андреевич прозвал его Кино Семеновичем, и с его легкой руки за ним утвердилось это имя. Под ним он фигурирует и в "Заволочье". "Персей" отчалил 25 августа 1924 года.