Майку, свитер и штаны я натянул на себя быстро, пока эти сволочи глумились надо мной. Лица их покраснели от смеха.
— Как бы вам потом плакать не пришлось, — попытался осадить их неуемную радость.
Лютый протянул мне дырявые башмаки, подошва отклеилась и хлопала при каждом шаге.
— Сволочи, если я заболею, вы же на лекарствах разоритесь, — пыхтел я, натягивая ботинки на ноги.
Мой образ завершали изъеденный мышами и молью тулуп и шапка ушанка с оторванным ухом.
В общем, Денис помог деду избавиться от стремного барахла, выкинуть которое у того рука не поднималась. Хотел посмотреть в зеркало, чтобы оценить этот ужас, но Калачев остановил меня.
— Погоди, а как же без макияжа?
Он вытащил из-под пустых сумок пакетик, поковырялся в нем, достал баночки.
— На лицо не дам мазать всякую хрень.
— Да ладно, это же сценический грим. «Секси-грязь» называется. Я в этом не очень шарю, тупо по названию выбрал. В тему же.
Я покрутил тюбик в руках, почитал, вроде все безопасно и позволил Калачеву нанести на лицо грим.
Он долго колдовал над моим лицом, размазывал спонжем краску, пудрил мою бороду, начесывал ее густым гребешком, смазывал гелем. Прокрасил даже кисти рук и под ногтями.
Когда я подошел к зеркальной двери шкафа-купе в спальне, я смог из себя выдать только одно:
— Это пиздец, товарищи.
Глава 4
Я выглядел как самый натуральный бомж, проживший долгую и безрадостную жизнь на свалке. Можно попрощаться с тачкой. Такому ни одна женщина не даст, даже неприличная.
— Нравится? — спросил довольный своей работой Калач.
— А вы точно мои друзья?
Мы не разлей вода с первого класса, с Лютаевым так вообще в садике в одной группе был. Три хулигана и заводилы. Сначала дрались сильно, даже родителей на ковер к директору вызывали. А потом, как водится у пацанов, сдружились. Потом, конечно, наши дорожки разошлись. Я выбрал архитектурный, Калачев — журналистику, а Лютаев — юриспруденцию.
Но как бы нас не мотала жизнь, мы не теряли связи и всегда помогали, если кто-то из нас оказывался в жопе.
А тут такая подстава.
— За слова свои отвечать надо, — усмехнулся Калачев. — Да и весело. Что тебе не нравится?
— А теперь представьте, как я размочу вас, когда выиграю спор.
Ответом мне был дикий ржач. То есть они даже не допускают ни малейшего шанса, что я выиграю.
— Погоди, не все еще, — Лютаев поднес мне селедку с луком на блюдце и стопец.
— А это зачем?
— Для запаха.
— Я уже пил сегодня.
— Угу. Коньяк коллекционный. А от тебя должно нести дешевой палью.
— Может, еще поссыте на меня для достоверности.
Сказал и пожалел. Вдруг они воспримут мой сарказм как руководство к действию.
— Чуть не забыл, — Калачев выскочил из комнаты и вернулся с туго замотанным пакетом. По мере того, как он его разворачивал, комната наполнялась запахом гнили.
Сдерживая рвотные позывы, он засунул этот концентрат вони в карман тулупа.
— Что это?
— Картошка гнилая, — откашлявшись, сказал он. — В кладовке вчера обнаружилась. Специально для тебя ее отложил.
— Завонял мне всю квартиру, — пробурчал я.
Спустившись в холл, мы опять переполошили консьержку.
— С бомжами сюда нельзя, — заверещала она.
— Так мы не сюда, а отсюда, — без тени смущения ответил Лютаев. — Спасибо должны нам сказать, что его обнаружили и вывели. А то он как раз напрудить в лифте собирался.
— Скажите, а как вы вообще его сюда пропустили? — подключился Калачев. — Не дом бизнес-класса, а проходной двор. За что вам зарплату платят?
— Я… я… я не знаю, — растерялась она.
Выйдя из дома, они долго обсуждали вытянувшееся лицо несчастной женщины, сегодняшний вечер которой был наполнен потрясениями.
На парковке Лютаев подошел к своему автомобилю и выматерился.
— Он же мне сейчас всю машину завоняет и сидения измажет.
Калачев пожал плечами. Он сегодня приехал на машине Дениса, и судьба сидений его не парила. А меня затопило злорадство.
— Ты же картонку для него брал, — вспомнил Калачев, — вот и подстели ему.
И правда, как собаке какой-то мне подложили картонку.
— Лучше бы ты пешком шел, — проворчал Лютаев, смотря на меня в зеркало заднего вида. — От картошки вонь жуткая.
Высадили они меня неподалеку от супермаркета в нескольких кварталах от моего дома.
— И учти, — погрозил мне пальцем Калачев, — мы за тобой следим и не только в бинокль.
Показав ему на прощание средний палец, я побрел к магазину, волоча за собой злополучную картонку. Обернувшись, увидел, что Лютаев припарковал машину на противоположной стороне улицы.
Садиться на картонку я не решился, не хватало застудить почки и репродуктивные органы. Встал рядом с ней и задумался, а что делать дальше.
Говорить фразу типа: «Девушка, дайте пять рублей, а то переспать с вами хочется»?
Единственное, что могли мне дать после нее, это по морде.
Попросить подыграть, так никто не поверит, и эти два обалдуя в бинокль палят. А может, и не только в бинокль. Наняли какого-нибудь маргинала, чтоб незаметно следил за мной. Потому рисковать нельзя.
Но и проспорить не хочется. Поэтому нужно делать хоть что-то.
Потоптавшись, я подошел к первой попавшейся расфуфыренной женщине в шубе.