Я всю жизнь преподавала политэкономию. Работала в Московском авиационно-технологическом институте. В течение двадцати лет возглавляла там кафедру политэкономии, потом перешла в институт повышения квалификации. Владыка был моим духовным отцом. Все, что он мне говорил, я безоговорочно исполняла. Мне всегда хотелось быть поближе к нему. В Бучу я обычно ездила в студенческие каникулы. Однажды мне посчастливилось целых два летних месяца прожить у них. Помогала матушке Антонии по хозяйству. Она часто бывала в разъездах по заданию владыки. Эти два месяца остались у меня в памяти на всю жизнь.
Владыка тогда уже был очень старым человеком. Но, на мой взгляд, дух его не увядал. У него были очень живые глаза, голубые, ясные. Он всегда встречал меня с непередаваемой словами улыбкой, с необыкновенной радостью. Комната владыки была как бы алтарем. Там он служил литургии. Народу иногда съезжалось человек по тридцать, по сорок, особенно на праздники.
Литургия начиналась на рассвете. Службы у владыки были долгие, сопровождались пением. У матушки Антонии был замечательный голос. После службы — обед, потом все расходились по своим делам. Владыка закрывался у себя в комнате, немного отдыхал. По-моему, он никогда не спал, а только дремал, а так — все время молился, читал, писал ответы на письма. Письма привозили ему пачками. Вечером все снова собирались на службу. Когда ложились спать, у него еще светился огонек. Когда я видела, что он стоит перед иконой и молится, то возникало ощущение его бесплотности, бестелесности, казалось, что он на воздухе стоит. Особенно когда поклоны клал — ну вот-вот полетит.
Когда между делами по дому выдавалась минутка, он всегда предлагал почитать вслух что-нибудь из святых отцов. Так как я занималась экономикой, то для меня он подбирал литературу о связи науки с религией. Рассуждали мы с ним о Гете, о Гегеле, других философах. Он английский язык прекрасно знал. Слушал передачи на английском. Владыка не считал нужным говорить о прошлой своей жизни, о том, что он претерпел в лагерях. Большинство из тех, кто окормлялся у владыки, постригались в иночество. Но были и такие светские люди, как я. Приезжали к нему и ученые, и художники. После встречи с владыкой каждый возвращался к себе с облегченной душой.
Владыка был не просто проницательным человеком — глубину его духовности мы, обычные люди, не можем оценить. Он никогда никого не ругал. Такт в нем был необычайный. На исповеди не выспрашивал, ждал, что я сама скажу. О семейных отношениях, об отношениях с мужем спрашивал, но довольно осторожно, я бы сказала, щадяще. Его волновало, есть ли у нас единство в семье. Меня он благословил не бросать работу, но не советовал соглашаться на предложения о повышении по службе. А предложения были, звали в министерство, в ЦК. При интеллектуальной нагрузке трудно молиться, особенно женщине. Владыка говорил мне, что наука есть наука, а молитва есть молитва, что и на работе надо выбрать время и помолиться сколько есть сил.
В Москве были сложности с посещением храма, за верующими следили. Это сейчас можно свободно ходить в церковь. В наше время за веру преследовали. За крещение увольняли с работы. У меня на работе никто не знал, что я верующая. Мы должны были скрываться.
Владыка никогда не забывал меня. Наши отношения можно назвать теплыми. Когда он почувствовал приближение своей кончины, попросил меня приехать в Бучу. Четыре дня до его смерти я провела с ним. До последнего своего вздоха он не переставая молился. Похоронив владыку, мы все были в оцепенении, не знали, как жить дальше. После него постоянного духовника у меня уже не было.
Из писем архиепископа Антония[152]
ЗАВЕЩАНИЕ ДО СМЕРТИ И ПОСЛЕ СМЕРТИ [153]
Мир и тебе, раба Божия схимница Антония, сотрудница покаяния моего. Внемли сим внушениям Духа Божия.
1. Да споспешествуют тебе и вспомоществуют тебе Ангел твой Хранитель и Ангел преподобия твоего. Да хранят тебя они на всех путях твоих. Да возвратят они тебя в твой затвор в день, в который Бог повелит им.
2. Запомни:
Благодатью причащения Небесный Христос вместе с Отцом Небесным входит в тайну нашего личного бытия и Духом Святым зиждет жизнь причастника в храм духовный, в живую Себе обитель, чтобы восхищать нас в Тайну Свою, в несозданный свет Божества Своего и в нем преображать нас в Славу Христова воскресения, в небесных человеков грядущего века.
3. Запомни:
Небесный Огнь Плоти и Крови Христовой Евхаристии объемлет все естество причастника, он облачает его в Мертвость Иисусову (2 Кор. 4:10): и тело и душа причастника становятся мертвыми для греха, а дух крещения нашего — пламенеющим Духом Святым, Который всю нашу надежду приносит в жертву Богу (Рим. 8:10–13; 12:1).