Интересны свидетельства начала XX века о том, как приобщал своих чад к молитве великий московский старец Алексий Мечев[23]
. Его духовные воспитанники не были ни монахами, ни отшельниками, то были обычные миряне, подвизавшиеся среди городской суеты, в самом центре столицы. Один из учеников[24] отца Алексия в своих воспоминаниях рассказывает: «Батюшку окружали многие священники, ученые, писатели, инженеры-теоретики, и батюшка никогда не требовал от них забвения их знаний и узкой замкнутости в церковной жизни. Он говорил, что все: и наука, и искусство, и техника — все может служить во славу Господа, лишь бы только при этом не забывалось главное: духовная жизнь». Старец учил, чтобы везде и всегда — «идешь по улице, делаешь ли что-либо руками, сидишь ли в вагоне» — непременно молиться. «Особенно рекомендовал батюшка молитву Иисусову… Молитва настоящая, слезная, искренняя, по учению батюшки, есть драгоценное свойство души христианина, которое достигается не без труда. Чтобы дойти до такой степени молитвы, нужно преодолеть много препятствий, и главное из них — леность и привязанность к мирскому». Преступным считал отец Алексий, «заведя беседу с Господом, стремиться скорее окончить ее. Для предотвращения этого батюшка рекомендовал даже механическое чтение молитв: „Молись сначала хоть по молитвеннику, механически, а потом Господь, видя усердие твое, пошлет тебе дар истинной молитвы“».Одна из духовных дочерей отца Алексия[25]
вспоминает, как проходило ее обучение Иисусовой молитве. Прежде всего батюшка дал ей книгу «Рассказы странника» и пояснил: «Хорошая, замечательная книжка… Книжку прочтите и молитву Иисусову говорите. Говорите ее просто, во всякое время, сколько сможете за день. Где бы вы ни были, что бы вы ни делали, говорите!.. Только смотрите, совсем-совсемДалее ученица рассказывает о действии молитвы: «Стала я читать молитву Иисусову, как меня учили. Сначала забывала часто, скучно было. Но я очень старалась без конца твердить ее, иногда даже машинально, и очень скоро к ней привыкла. Случалось, говорила помимо своей воли. Но особенного утешения она мне не давала. Правда, она мне помогала быть терпеливой с мужем. Бывало, он придет уставший, раздражается. Служишь ему, стараешься угодить, а сама все ее повторяешь изо всех сил. И он скоро успокоится и сделается совсем ласковым. Значит, его успокоишь, сама не проявишь нетерпения ни внешнего, ни внутреннего, так как батюшка впоследствии взыскивал даже за малейшее внутреннее нетерпеливое движение души».
Старец следил за тем, как идет молитва, и подбадривал. «„Так и продолжайте, только ничего не думайте про нее, и в ней ничего не ищите. – Помилуй мя грешнаго“, – сказал батюшка с великим чувством покаяния. Я поняла, что все дело в том, чтобы читать ее с чувством покаяния. Так и стала делать. Все внимание обращала на слова: помилуй мя грешную. Стало с большим чувством выходить. Бывало, когда не слышишь, что читают, или не понимаешь, что поют в церкви, начнешь читать ее и рассеянность пропадает, мысли и помыслы куда-то исчезают и является молитвенное настроение.
Многие, потом, духовные люди спрашивали меня, как я училась „творить“ молитву Иисусову? А я им отвечала, что батюшка запрещал „творить“, а учил нас просто читать ее… Многие осуждали батюшку за то, что он давал молитву Иисусову с самого начала, когда люди-то хорошенько и молиться не умели. У батюшки в простоте ее была и ее сила. Он строго запрещал всегда ее „творить“ и [запрещал] „делание“, как это было у святых отцов, где это являлось великим и трудным подвигом, опасным для новоначальных и невозможным в миру. Батюшка считал, что от повторения этих великих слов является чувство, а от него появляется и молитвенное настроение. Он напирал на слова „помилуй мя грешнаго“, так как, читаемая в покаянии, [молитва] предохраняет от всевозможных искушений (прелести)… Простота, с которой она читалась, и покаяние, которое в нее вкладывалось, предохраняло человека от различных, подчас очень тонких и опасных искушений.
„Нам нельзя ее