О мышах и людях. Жемчужина. Квартал Тортилья-Флэт. Консервный Ряд

Когда протесты Ли несколько утихли, ребята перетащили ящик к Доку, обили его красной, белой и синей бумагой, начертали лозунг йодом на куске картона и начали украшать лабораторию. Виски они уже прикончили. Праздник шел полным ходом. Они развесили гирлянды и прикрепили к стенам тыквы. Прохожие присоединились к веселью и бросились к Ли за выпивкой. Ли Чонг сперва присоединился к гостям, но пресловутый больной желудок скоро вынудил его уйти. В одиннадцать зажарили бифштексы и съели. Кто-то, роясь в пластинках, нашел Уильяма Бейси и пустил на полную громкость. Его слышали от судоверфи до «Ла-Иды». Клиенты из «Медвежьего флага» приняли Западно-Биологическую за конкурирующее заведение и бросились туда, радостно вопя. Их изгнали возмущенные хозяева, но лишь после долгой, кровавой битвы, от которой пострадали два стекла и дверь. К сожалению, разбились кружки. Хейзл шел через кухню в уборную, опрокинул на пол и на себя сковороду с горячим салом и жутко обжегся.

В полвторого забрел какой-то пьяный и отпустил замечание, которое сочли оскорбительным для Дока. Мак съездил ему по морде – мастерский удар, о котором вспоминают до сих пор. Бедняга оторвался от пола, описал траекторию и плюхнулся в ящик Ли Чонга, на лягушек. Кто-то хотел поменять пластинку, но уронил и сломал мембрану.

Законы умирающего веселья пока не изучены. Вот оно кипит, гремит, клокочет, но вот наступает агония, и потом тишина, и вдруг сразу все кончается, и гости идут по домам, или идут спать, или еще куда-то идут и оставляют мертвое тело.

В лаборатории сияли все огни. Входная дверь висела на одной петле. Пол усеяли осколки разбитого стекла. Повсюду валялись пластинки, разбитые, попорченные. Тарелки с налипшим салом и объедками были на полу, на книжных полках, под кроватью. Стаканы из-под виски грустно лежали на боку. Кто-то, пытаясь поднять этажерку, уронил целую стопку книг, и они рухнули на пол. И все опустело, все кончилось.

Через выломанную крышку ящика выскочила лягушка и присела, приглядываясь, не грозит ли откуда беда. За ней – вторая. Сквозь разбитые окна они чуяли свежий, чистый, сырой воздух. Одна уселась на рухнувший лозунг «Добро пожаловать, Док!», и обе робко запрыгали к двери.

Скоро поток лягушек заструился вниз по ступенькам, вихрящийся, бурлящий поток. Скоро весь Консервный Ряд кишел лягушками, был заполнен лягушками. Такси, отвозившее позднего посетителя в «Медвежий флаг», раздавило пятерых лягушек. Но до рассвета все они исчезли. Иные нашли сточные желоба, иные добрались до озера на холме, иные попали в канализационные трубы, прочие попрятались в густой траве пустыря.

А в тихой, пустой лаборатории сияли все огни.

XXI

В заднем помещении лаборатории метались, бились и пищали в клетках белые крысы. В отдельной клетке, в углу, мать-крыса лежала над выводком слепых голых детенышей и кормила их, озираясь настороженно и грозно.

В клетке гремучих змей, опершись на хвосты, лежали змеи и глядели в пространство мутными, хмурыми, черными глазами. В другой клетке ядозуб, сверкая, словно бисером расшитая мешковина, медленно вставал, тяжело и сонно цепляясь когтями за проволоку. Анемоны в аквариуме помахивали зелеными и рдяными щупальцами и блестели бледно-зелеными животами. Жужжал насосик с морской водой, и тоненькие струйки стекали в баки и пускали пузыри и шипели.

Был предрассветный час. Ли Чонг вынес урну с отбросами. Вышибала стоял на крыльце «Медвежьего флага» и почесывал живот. Сэм Мэллоу выполз из котла и сидел на дровах и глядел на занимающийся восток. За скалами у станции Хопкинса скучно лаяли морские львы. Старый китаец поднялся по берегу с мокрой корзиной и зашлепал вверх по холму.

Но вот в Консервный Ряд завернула машина, и Док подъехал к лаборатории. Веки у него покраснели от переутомления. Он ехал медленно, он очень устал. Он остановил машину, немного посидел, чтобы прийти в себя после дорожной тряски, потом вышел. При звуке его шагов гремучие змеи высунули раздвоенные языки и прислушались. Крысы заметались в клетках. Док поднялся по ступенькам. Он изумленно оглядел качающуюся дверь и разбитые окна. Усталость как рукой сняло. Быстро вошел он в дверь. Потом быстро прошел по комнатам, обходя битое стекло. Быстро нагнулся, поднял разбитую пластинку и прочел название.

На кухонном полу белой коркой застыло сало. Глаза у Дока загорелись от злости. Он сел на тахту и втянул голову в плечи и весь затрясся от гнева. Вдруг он вскочил и включил патефон. Поставил пластинку и опустил иглу. Одно шипенье. Док поднял иглу, остановил пластинку и снова сел на тахту.

Раздались неверные шаги, и вошел Мак. Лицо у него было красное. Он робко стал посреди комнаты.

– Док, – сказал он, – мы с ребятами…

Док сперва его будто и не заметил. Тут он вскочил. Мак попятился.

– Это вы натворили?

– Да, мы с ребятами…

Маленький, крепкий кулак Дока взметнулся и ударил Мака по челюсти. Глаза Дока горели красным, звериным бешенством. Мак тяжело осел на пол. Кулак у Дока был сильный и жесткий. У Мака были разорваны губы и сильно качался передний зуб.

– Вставай, – сказал Док.