О начале человеческой истории

Советские археологи ещё в 20–30-х годах правильно отвергли представление Мортилье, что всё развитие человека и его орудий вплоть до железного века было «доисторией», подчинявшейся тем же законам эволюции, как и биологическое развитие. Но те из них, которые стали утверждать, что вообще такой стадии не было по крайней мере с того времени, как археологами зарегистрированы древнейшие искусственно оббитые камни, пошли по ошибочному пути. Абстрактное социологизирование и психологизирование восполнило абсолютное молчание памятников о существовании общественной жизни и идеологии у наших обезьяноподобных предков той древнейшей поры. Тем самым был открыт широчайший простор для домыслов о мышлении и речи этих существ, которых Энгельс называл «промежуточными существами» между обезьяной и человеком. Вставшие на такой путь археологи и антропологи объективно, независимо от своего желания, повернулись спиной к естественнонаучному знанию.

В. И. Ленин писал: «В действительности „зоологический индивидуализм“ обуздала не идея бога, обуздало его и первобытное стадо, и первобытная коммуна»[672]. А в «Философских тетрадях» В. И. Ленина сказано: «Инстинктивный человек, дикарь, не выделяет себя из природы. Сознательный человек выделяет…»[673].

Мысль о первобытном дикаре как «инстинктивном человеке» Ленин заимствовал у Маркса, к тому же не из какого-нибудь черновика, а из произведения, опубликованного при жизни Маркса, — из упоминавшегося выше раздела «Процесс труда» в первом томе «Капитала», где Маркс даёт изложение всей теории труда. Маркс здесь противопоставляет труд в его развитой форме, изучаемый в «Капитале», труду в его древнейших, первоначальных формах: «Мы не будем рассматривать здесь первых животнообразных инстинктивных форм труда. Состояние общества, когда рабочий выступает на товарном рынке как продавец своей собственной рабочей силы, и то его уходящее в глубь первобытных времён состояние, когда человеческий труд ещё не освободился от своей примитивной, инстинктивной формы, разделено огромным интервалом. Мы предполагаем (в „Капитале“. — Б. П.) труд в такой форме, в которой он составляет исключительное достояние человека»[674]. Дальше следует знаменитое противопоставление пчелы и архитектора.

В этом классическом анализе труда речь идёт по сути о том же, что и у Ленина. Понятие «инстинктивный» относится именно к «первобытному» времени, понятие «животнообразный» аналогично ленинскому слову «стадо». Труд в своей «примитивной, инстинктивной форме», по точному смыслу слов Маркса, не составляет «исключительного достояния человека», не даёт ещё принципиального отличия предков человека от животного, поэтому он и назван «животнообразным». Этот инстинктивный, первобытный, животнообразный труд в принципе ещё столь же отличен от сознательного, целенаправленного труда архитектора, как и труд пчелы.

Глубоко материалистические положения Энгельса «труд создал самого человека», «труд начинается с изготовления орудий» приобретают совершенно иной смысл, если к ним неявно добавляют: а труд всегда отличается от инстинктивной деятельности пчелы и любого животного тем, что он предваряется в антропогенезе разумом, абстрактным мышлением. Дальнейшие орудия труда в таком случае оказываются «свидетельствами», «проявлениями» того, что их создатель был существом мыслящим. По мнению же идеалистов, сначала возникает творческий разум, мышление как отличие человека от животного; затем мысль воплощается в труде, в орудиях труда как своих материальных выражениях. А раз так, идеалист согласен, чтобы всё остальное в истории человечества объяснялось развитием орудий труда. Подобным образом рассуждал, например, Л. Нуаре.

Отсюда ясно, что признание древнейших форм труда «животнообразными», «инстинктивными» диктуется логикой материализма: только в этом случае тезис о том, что «труд создал самого человека», имеет материалистический характер, да и вообще, как выше сказано, логичен.

Ленин не потому говорил об «инстинктивном человеке» и «первобытном стаде», что он излагал на основе тех или иных археологических данных какую-то догадку, гипотезу, которую, скажем, новейшее изучение оседлости или праворукости существа шелльской эпохи может опровергнуть (как думают некоторые учёные), а потому, что иначе с точки зрения материалистического мировоззрения и не может быть — иначе от него пришлось бы отказаться. Так рассуждал и Энгельс, теоретически предвосхищая открытие ещё почти неизвестного тогда раннего палеолита: «И хотя оно (это состояние — Б. П.) длилось, вероятно, много тысячелетий, доказать его существование на основании прямых свидетельств мы не можем; но, признав происхождение человека из царства животных, необходимо допустить такое переходное состояние»[675]. Отдельные признаки, которыми Энгельс предположительно характеризовал это состояние, не подтвердились, но неопровержимым остаётся основной дух всего раздела о «низшей ступени дикости» — подчёркивание сходства предков современных людей на этой ступени с животными.