О Нарнии

Правда, жульничество? Потому что не надо рисовать лицо, а оно самое трудное. Удивительно, что человеческие лица рисовать легче, чем звериные, кроме, может быть, только слоновьих и совиных. Интересно, почему бы это? Я не написал раньше, потому что мы тут совсем с ног сбились: то у нас болели, то были гости, а то еще трубы замерзли. Я все равно люблю мороз (а ты?). Лес такой красивый, деревья все белые, как в книжке. Или ты была в Лондоне? Там, наверное, было не так здорово. У нас сейчас живет малыш, ему всего шесть недель[2]. Очень тихий, совсем не мешает нам спать по ночам. Старый пес по–прежнему с нами, ему уже восемь лет. Для собаки это то же, что для человека пятьдесят шесть — можешь сосчитать сама, если умножишь число собачьих лет на семь. Так что он совсем седой, очень медлительный и величавый. Он дружит с двумя нашими кошками, но если увидит в саду чужую, сразу па нее кидается. Похоже, он как-то сходу ее отличает, даже если она далеко и похожа на какую- нибудь из наших. Его зовут Брюс. Кошек зовут Китти–Ку и Пушкин. Китти–Ку старая, черная, очень пугливая и ласковая. Пушкин — серая, молодая и злющая. Она не умеет втягивать когти и часто обижает старую. Как вы там? Ходишь ли ты в школу и нравится ли тебе? Кажется, у тебя сейчас примерно середина четверти. Ведешь ли ты календарик, вычеркиваешь ли дни до начала каникул? Письмо отправлю только завтра, потому что хочу вложить в него «книжный талончик». Отнесешь в магазин и получишь книжку. Это вроде рождественского подарка, только очень запоздалого. Теперь, раз я написал тебе письмо, ты должна будешь мне ответить — разумеется, только если ты любишь писать письма. Я раньше любил, а теперь не очень, слишком много приходится отправлять писем — хорошо еще брат, спасибо ему, иногда пишет их на машинке. Видела ли ты в этом году подснежники? Я видел два дня назад. Целую тебя и всех остальных.

Твой любящий крестный К. С. Льюис

***

[Это письмо К. С. Льюис написал Саре накануне ее конфирмации и вложил в записку для ее матери:]

[Отправлено из Модлин–колледжа 3 апреля 1949]

Дорогая миссис N.

Это письмо — отчаянная попытка сделать то, на что я решительно не гожусь. Закончив, я подумал, что мог написать много такого, в чем вы (зная Сару) увидите прямой вред, и потому решил, что вам лучше прочесть и решить, передавать ли ей письмо. Я такой неуклюжий.

Мои благословения вам всем, и простите, что не смог приехать. Но я бы только наделал глупостей!

Всегда ваш К. С. Льюис [3 апреля 1949]

Дорогая моя Сара,

Очень жаль, но я, похоже, не смогу быть в субботу на твоей конфирмации. Большинство людей в субботу вечером свободны, но у меня тут на руках больная старушка[3]и по выходным нет ни минуты времени, я пытаюсь изображать сиделку, истопника, дворецкого, уборщицу, песью няньку и секретаря одновременно. Я надеялся выбраться, если бы ей стало чуть лучше, а все остальные оказались в хорошем настроении. Однако старушке много хуже обычного, а все остальные не в духе. Придется «лечь на амбразуру».

Если бы я все же приехал и мы встретились, я бы, наверное, показался тебе очень застенчивым и скучным. (Кстати, всегда помни, что старики часто так же стесняются молодых, как молодые — старых. Поэтому-то тебе часто кажется, что старики говорят с тобой так глупо.) Постараюсь сделать, что могу, в письме. Я считаю, что должен быть для тебя двумя людьми. (1) Настоящим, серьезным, христианским крестным. (2) Феей–крестной. В качестве (2) прикладываю единственное (и очень скучное) волшебство, которое мне по силам. Твоя мама знает, как с ним поступить. Думаю, для тебя оно будет означать, что ты сможешь сейчас; купить что-нибудь по твоему выбору, остальное будет лежать к банке па будущее. Как я уже сказал, волшебство это довольно скучное, настоящий хороший крестный (второго типа) наколдовал бы что-нибудь поинтереснее; но это лучшее, что смог придумать любящий тебя старый холостяк.