О нас троих

— Мы их гости, — отрезал я сухо, хотя поначалу и не собирался принимать такой подарок. На самом деле я не мог, как ни приглядывался, найти хоть какое-то соответствие между обстановкой места и вкусом Мизии, разве что всю эту роскошь смягчала ее бесконечная ветхость. Но даже букет на столике в гостиной Мизия наверняка сочла бы слишком уж претенциозным; уж я-то знал, что все это не в ее вкусе, и чем больше я обо всем этом думал, тем больше удивлялся, почему Мизия послала за нами водителя, а не приехала сама в аэропорт. Хотелось побыстрее понять, как сильно она могла измениться с тех пор, как мы с ней виделись в последний раз, и насколько серьезно, и какие грани ее многогранной натуры могли за это время проявиться в ущерб остальным.

Я снова попытался позвонить ей, но какая-то женщина, судя по голосу — прислуга, ответила, что Мизии нет и неизвестно, когда она вернется.

Паола занялась детьми: их надо было сводить в туалет, дать попить, переодеть, а они продолжали хныкать из-за всяких пустяков, пока с изумленным любопытством не прилипли к телевизору, где говорили по-испански.

— Сколько мы пробудем в Буэнос-Айресе? — спросила Паола.

— Недолго, думаю, — как можно небрежнее ответил я: с Мизией я никогда до конца не чувствовал хозяином себя самого, но все же хотел заранее защитить ее от любых нападок. — Думаю, мы очень скоро уедем за город.

— Что значит «думаю»? — сказала Паола. — Что значит «очень скоро»? Завтра, послезавтра? Или мы так и будем здесь сидеть, пока Мизия не соизволит сообщить нам свои планы?

— Почему у тебя такой тон? — сказал я. — Ведь она из лучших чувств пригласила нас к себе.

— Нормальный тон, — сказала Паола. — Просто хочу узнать, какие у нас планы, по-моему, это вполне нормально, разве нет?

— Мизия сейчас позвонит, вот увидишь, — сказал я. — Ей хотелось, чтобы мы приехали и ни о чем не думали.

Паола кивнула головой, но осталась при своем мнении. Я понимал ее, но это не мешало мне злиться на нее за то, что она все равно будет стоять на своем и не способна увидеть происходящее в другом свете, отнестись ко всему этому попроще, полегче. Мы прождали Мизию еще час, ошарашенные сменой часовых поясов и сезонов, потом, понимая, что до вечера еще далеко, никто не звонит, дети капризничают, а напряжение между мной и Паолой все нарастает, словно мы собираемся взять друг друга измором, я предложил пойти прогуляться по городу.

Нескончаемый поток транспорта наполнял гулом близлежащие улицы, отражался в стеклах домов, в воздухе пахло бензином и отработанной соляркой, по тротуарам быстро перемещались толпы людей; можно было подумать, что мы в каком-то американском или европейском мегаполисе, если бы не разрушенные здания то здесь, то там, что было странно. Паола шла, держа Веро за руку, с застывшим выражением неодобрения на лице; когда я спросил ее, что не так, она ответила: «Ничего, здесь чудесно». На самом деле город не выглядел красивым, сплошные машины, грузовики и автобусы, пневматические молотки царапали воздух самым резким, жестким, трескучим грохотом, что мне доводилось слышать; главное, здесь не хватало открытого или, наоборот, защищенного пространства, и я не понимал, как среди бесконечного скопления строений глотнуть свежего воздуха и передохнуть. От жары у меня разболелся живот, походка стала неуверенной, беспощадный белый свет заставлял жмуриться, я вел Элеттрику за руку и поглядывал по сторонам, стараясь не потерять двух других членов семьи, вовремя перейти с ними через дорогу и выбрать не слишком утомительный маршрут. В конце концов мы зашли в бар, сели на табуреты и в полном молчании выпили холодного чая, глядя на поток автомобилей сквозь стекло с рождественскими наклейками.

Когда мы вернулись в гостиницу, от Мизии все еще не было ни слуху, ни духу. Я набрал ее номер, но прислуга снова сказала мне, что ничего не знает. Паола как раз снимала с Веро ботиночки и не смотрела на меня, но я чувствовал ее раздражение, словно настойчивую волну высокочастотных колебаний.

— Наверно, она очень занята, готовится к поездке за город. И очень скоро объявится, — сказал я.

— Разумеется, — ответила Паола. — И тебе все это нравится, чем дальше, тем больше.

— Давай не будем? — Я старался говорить уверенно, чтобы не выдать внутреннего смятения.

3

Утром Мизия все еще не объявилась, от нее не было никаких известий, а на ресепшене, когда я звонил справиться о ней, всякий раз отвечали: «Сожалеем…»