О нас

-- Поразительная формула, кунингатютар! "Несмотря на талант!" Разве талант -- охранная грамота для того, чтобы, помимо искусства, творить в своей жизни одно безобразие? Гению, мол, прощается все! Ну, скажем, гении с одной стороны так редки, а с другой, по последним психоанализам, сплошь душевно больные люди, что можно, допускаю, махнуть рукой на исключение ... Но талантам, в особенности тем, кто помельче, я ничего не прощаю. В самом деле: для того, чтобы найти собственное выражение в искусстве, требуется не мало: сила, порядочное знание, мастерство. И раз у человека существует хотя бы понятие об искусстве, как же он может не стараться всячески воплощать его и в обыденной жизни, что гораздо легче, между прочим? Как можно, например, биться над какой нибудь формой -- все равно, прозрачность мазка или твердость пуантов -- и при этом закалывать юбку булавкой или ложиться в сапогах на кровать? Если искусство связано с какими то идеалами, то как же человек, работающий над ним, не обязан связать своей жизни хотя бы с элементарной порядочностью?

-- Но богема ...

-- Богема -- это беззаботность, но не распущенность, увлечение, а не неряшливость, горение, а не запой! И прежде всего -- расцвеченность, праздничность жизни, а не ночлежка на дне. Поразительно умение людей испакостить самые прекрасные понятия!

Он расправил плечи над спинкой стула, слегка запрокидывая голову, и Таюнь снова обвела взглядом, как карандашом, расширяющийся кверху лоб почти квадратной головы, прямые брови над пристальными серыми глазами, твердый подбородок, упорный рот.

-- Спасибо, Викинг. Мне давно не хватало вашей презрительной улыбки. Для задуманной темы: "Встреча". С тем графом Роной -- о котором вы рассказывали на Хамштрассе. Жаль, что я его так и не видала. Но представляю: послевоенная толпа, забившая разгромленный вокзал, рукзаки, картонки, серые лица, грязные руки, сброд. А посреди -- фигура на двух костылях, в старом охотничьем костюме вместо офицерской формы -- и лицо ледяного рыцаря. И люди невольно раздвигаются -- не перед костылями даже, а вот именно перед этим невероятным, до дна души застывшим презрением к приниженности, обалдению, податливости... натыкаются на него, как на стену, как будто он хлыстом их обжигает, и только от такой улыбки можно самому выпрямиться. И навстречу ему -- вы.

Юкку пригнулся к столу, подпер подбородок скрещенными пальцами, слегка усмехаясь.

-- А в "сетку", на втором плане, что возьмете, кунингатютар? Кстати: вы знаете, почему я вас упорно называю не принцессой, а "королевской дочерью" по эстонски? То же самое, конечно, но мне кажется, что это слово, как будто вас в шелк закутывает -- чтобы и я сам охотно сделал, чорт возьми!

-- А в сетку я накину ему шлем со страусовыми перьями и на телеграфный столб за спиной башню ... а за вами -- парус, зюдвестку и взлетающего на гребне волны лебедя...

Как всегда, говоря, о своей "сетке", двуплановости картин Таюнь услышала, как у нее дрогнул голос, и виновато улыбнулась. Но Юкку не улыбался. Он только надломил кончики губ, пристально и очень серьезно смотря на нее.

-- Как жаль, кунингатютар, что вы старше меня, а не наоборот, -медленно сказал он. -- Будь вам лет тридцать пять хотя бы -- мы бы уехали вместе в Канаду. Но надо смотреть на вещи реально. Ваш муж -- неудобство, но не препятствие -- не возражайте, я знаю. Только для кратковременного безумства вас было бы слишком жаль, а еще через несколько лет вы устанете -как раз, когда я всерьез примусь за то, чтобы сдвинуть вторую половину горы.

-- Вторую? -- ухватилась за единственное, что могла придумать в ответ Таюнь.

-- Признайтесь, что первую я уже сдвинул. Теперь уже больше эмиграции откладывать нельзя, а то упустишь время... Может быть, это последний наш вечер. Но если там и придется заняться рубкой леса, так больше для практики -- давно не обтесывал бревен. А они пригодятся для бревенчатого замка на берегу, в лесу, с дикими лебедями и огненными кленами! Землю я себе уже здесь, хоть не топором, а пером и кистью заработал. Да и там дорогу пробью, не страшно.

("Да, с таким не страшно -- подумала Таюнь, подавляя -- нельзя и думать такого! -- невольный усталый вздох, и тут же напоминая себе, как тяжело лежит на ней эта усталость, и будет пригибать все ниже, все тяжелее -- нет, ей совсем не тридцать пять лет, а пятьдесят... надо смотреть на вещи реально).

-- Комплиментов я вам не делаю, -- говорил дальше Викинг -- но вы напрасно умаляете себя. Сознавать свои границы в какой нибудь области искусства можно с таким же чувством собственного достоинства, как и подмастерью в ремесле. Помните девиз наших цеховых гильдий? Готические расписные буквы фризом под потолком в зале:

"Мастер -- тот, кто измыслил путь;

Подмастерье -- может что нибудь;

Школяром же -- каждый будь!"