О насилии

А если лицо, которому делается такое предложение, вдруг примет его? Что если, проиграв конкурс, я соглашусь на предложение друга, уступающего мне свое место? Подобная ситуация поистине катастрофична: она влечет за собой разрушение той видимости свободы, которой скреплен социальный порядок, что равносильно распаду социальной субстанции как таковой, исчезновению социальных связей. Именно в таком смысле легендарные революционеры-эгалитаристы, от Робеспьера до Джона Брауна, — фигуры вне обычаев (по крайней мере потенциально): они отказываются исходить из обычаев, без которых немыслимо функционирование универсального закона. Если все люди равны, значит, все люди равны и так с ними и следует обходиться; если чернокожие — тоже люди, значит, с ними надо, не откладывая в долгий ящик, обходиться как с равными.

Пример менее радикальный: в начале 1980-х годов полудиссидентская студенческая еженедельная газета в тогдашней Югославии решила выступить против неизменно лживых «свободных» выборов. Памятуя об ограничениях, налагаемых девизом «говорить власти правду» («Беда этого девиза вот в чем: он упускает из вида тот факт, что власть не станет слушать, а люди и без того знают правду, как ясно из шуток, которые они отпускают»¹¹), издатели газеты решили не обличать лживость выборов прямо, а говорить о них так, как если бы они действительно были свободными, а их результат не был известен загодя. В день перед выборами они напечатали специальный выпуск газеты с крупно набранным заголовком: «Итоги выборов: коммунисты остаются у власти!» От этого несложного хода неписаный «обычай» разлетелся вдребезги: все мы знаем, что выборы несвободны, только вслух не говорим… Написав о выборах как о свободных, они во всеуслышание напомнили людям об их несвободе.

Во втором сезоне телесериала «Части тела» («Nip-Tuck») пластический хирург Шон узнает, что настоящий отец его сына-подростка Мэтта — Кристиан, его коллега и партнер по бизнесу. Первая реакция героя — взрыв бешенства. Позже, переживая неуспех операции по разделению сиамских близнецов, он примиряется с Крисом и, стоя у операционного стола, произносит следующее: «Никогда тебе не прощу то, что ты сделал. Но мне слишком дорог Мэтт, лучший результат нашего партнерства, и мы не должны это потерять…» Это очевидная, слишком очевидная мысль. Шон мог бы куда более изящно выйти из ситуации, просто сказав: «Никогда тебе не прощу то, что ты сделал». Субъективная позиция, с которой произносятся эти слова, предполагает прощение, принятие — так можно обращаться к тому, с кем уже решил восстановить отношения; Шон говорит слишком длинно, в этом-то и дело. Почему он не останавливается? Вопрос интересный. В Америке тупые телезрители? Нет. Тогда почему же? Быть может, такой знак истинного прощения выглядел бы слишком сильно, слишком ярко, а искренняя банальность как-то разбавляет этот концентрат? «Части тела» — американский сериал, и данный эпизод, вероятно, можно рассмотреть под углом разницы между Европой и Соединенными Штатами. Первый этаж любого здания в Европе называется нулевым, следующий — первым, в Америке же первый этаж — тот, что находится на уровне улицы. Иными словами, американцы начинают считать с единицы, европейцы же знают, что единица уже заменяет собой ноль. Или, выражаясь исторически, они помнят, что началу отсчета должна предшествовать «земля»¹², основа традиции, всегда стоящая в самом начале и потому не входящая в отсчет; в Соединенных Штатах — стране, где нет подлинной исторической традиции, которая предваряла бы собой современность, нет и упомянутой основы. В Америке все начинается со свободы, провозгласившей самое себя. Прошлое стерто или перенесено в Европу¹³. Нехватку основы приходится заменять многословием: Шон не может опереться на символическую основу, которая гарантировала бы, что Кристиан поймет смысл сказанного даже в том случае, если он не будет выражен «в лоб», напрямую.

Таким образом, наша идентичность начинена обычаями. Через их посредство мы демонстрируем и постулируем, что мы действительно существа социальные, хотя зачастую сами себя воспринимаем совсем иначе. В силу присущей им прозрачности обычаи являются проводниками социального насилия. В далеком 1937 году в романе «Дорога на Уиган-Пирс»¹⁴ Джордж Оруэлл подчеркивал двусмысленность господствующего левого подхода к классовым различиям: