Переход от феодально-бюрократической государственной власти к национально-общественной государственной власти всегда и везде совершался не непосредственно от одной к другой, а через промежуточную буржуазную или буржуазно-демократическую революцию. Буржуазная или буржуазно-демократическая революция до основания разрушала феодальную традицию государственной власти, которая позволяла феодальной бюрократии контролировать совокупную собственность государства и управлять ею так, чтобы не давать возможности коммерческим интересам подорвать основы производственных отношений. Феодальная бюрократия всесторонней регламентацией экономических отношений и прав собственности позволяла только товарную продукцию и лишь на определённых условиях превращать в абсолютную коммерческую собственность. Но после начала буржуазной революции, вся собственность, в том числе связанная с производственными отношениями, начинает растаскиваться и превращаться в абсолютную частную собственность. И кем же? В основном теми, кто сделал крупные спекулятивные и ростовщические капиталы, занимался расхищением казны, разбоем, взяточничеством, обосновывая и оправдывая свои поступки догмами гуманитарного либерализма. Эти новые собственники стремятся превратить захваченную собственность в абсолютный товар, то есть в собственность, отчуждаемую от самой страны. И единственным сдерживающим их фактором становятся представительная буржуазная власть и создаваемые ею для поддержания социальной устойчивости новые исполнительные учреждения управления.
При таком положении дел проблема сохранения политической целостности страны прямо толкает представительную власть поощрять высокопоставленных чиновников новой исполнительной власти к расхищению земельной и прочей собственности, как средству удержания её под контролем центрального правительства. Очень наглядно это происходило в начале 90-х годов в России, когда коммунистическая номенклатура получила негласные права представительных властей всех уровней на сознательное превращение советской государственной собственности в свою частную собственность. Но превращение советской госсобственности в частную собственность номенклатуры и бюрократов совершалось в условиях идеологического господства либерального взгляда на неё, как на абсолютную частную собственность. Поэтому получался чудовищный парадокс. Чем честнее, чем нравственнее и патриотичнее был бюрократ или чиновник, тем он сознательнее должен был стремиться захватить наибольший кусок собственности, чтобы её не расхитили безответственно циничные дельцы. Но захваченная собственность изменяла его отношение к социальным идеям и идеалам, разрушала их, заменяла циничным эгоизмом владельца абсолютной частной собственности, владельца товара, который он стремился вывести из-под всякого контроля власти для спекулятивной перепродажи ради личного обогащения. При режиме же диктата коммерческого космополитизма, когда власть полностью оказалась в руках правящего класса подобных собственников, бюрократические собственники постепенно отчуждались от традиции государственности, традиции подавления государственной властью интереса абсолютной частной собственности для создания условий развитию производительных сил страны. Подобное моральное и нравственное перерождение подавляющего большинства бюрократов происходило при всех буржуазных революциях, после чего бюрократы превращались в циничных паразитов, главных слуг и главную опору режима диктатуры коммерческого космополитизма, равнодушных к дальнейшей судьбе страны, озабоченных только сиюминутным собственным благополучием и текущим управлением ради удержания власти.
Национализация в странах, которые пережили буржуазно-демократическую революцию и режим диктата коммерческого космополитизма, оказывалась необходимой именно для жесточайшего подавления укореняемого самой бюрократией исполнительной власти отношения к собственности, как к абсолютной частной собственности, как к товару. Происходила она, главным образом, вследствие насущнейшей политической задачи революционным насилием прекратить гибельное для каждой из таких стран разрушение производительных сил, которое неумолимо превращало их в сырьевые колонии уже промышленно развитых национальных государств мира, обрекало на бедность, нищету и вырождение большинство связанного с производством населения. Вопрос вставал прямо и однозначно о корпоративном спасении предрасположенного к производственным отношениям государствообразующего населения через революционно решительную национализацию всей собственности разграбленной ворами и спекулянтами страны.