О науке без звериной серьёзности

Ну а теперь про отношения «Бога» и «Желудка». Мне как-то рассказали про одного академика-биолога из Новосибирска. Он страшно обижается, если с ним начинают говорить о внедрении научных достижений. Вроде бы все правильно: коммерциализация технологий, интеграция с промышленностью, наука на службе народного хозяйства… Но академик начинает беситься и кричать: «Это вы своим бабам «внедрять» будете! А я наукой занимаюсь. И мне плевать, внедрится это куда-то или не внедрится!..»

Академик начинает беситься и кричать: «Это вы своим бабам «внедрять» будете! А я наукой занимаюсь».

Грубый этот академик. Очень грубый и очень несовременный. Хоть и говорят о нём, что он чуть ли не лучший генетик планеты. Потому что есть генеральная линия: наука должна куда-то внедряться и тем самым помогать модернизации. А модернизация — это очень хорошо, ибо она поднимет Россию с колен и поставит в какую-то другую увлекательную позу.

Большинство других академиков уже встали на путь прогресса. Вот есть один физик из Дубны. Титулованный-претитулованный, знаменитый-презнаменитый. Ходят слухи, что ещё немного, и Нобелевку дадут. С такими регалиями даже грубость кажется простительной. Но он, наоборот, очень вежливый. А когда его спрашивают о прикладном аспекте его работ, он становится не то что вежливым, а прямо каким-то оправдывающимся.

Вроде бы человек делает вполне понятную вещь — синтезирует новые элементы таблицы Менделеева и изучает их свойства. Новый химический элемент ценен сам по себе, как сонеты Шекспира или фрески Рублёва. В народном хозяйстве толку от него мало, поскольку живёт он всего долю секунды, да и то в количестве нескольких атомов.

Но академик-физик начинает объяснять, что вложения в фундаментальную науку — это не просто трата денег ради познания. Иногда случается полезный побочный продукт. Вот занимались европейские физики чем-то таким глобальным и для удобства соединили компьютеры в единую сеть, размеченную гиперссылками. Так получился современный Интернет.

Как-то брал я интервью у другого физика-теоретика. Как и тот грубый биолог из Сибири, на вопрос о прикладном значении он тоже начал возбуждаться, почти кричать:

— Вот у вас смартфон есть? Он по мощности наверняка в тысячу раз круче, чем компьютер двадцатилетний давности. Правильно? А ещё у вас наверняка имеется цветной телевизор с дистанционным пультом управления! И микроволновка, и холодильник, и стиральная машина. Довольны?! Это всё вам физики обеспечили. Вот и отстаньте от нас! Не будете мешать, может, что-нибудь ещё получите!

Это звучало резко, но, по сути, это тоже попытка оправдаться. Равно как и другие примеры, когда фундаментальная наука вдруг становилась очень даже прикладной. Вот, скажем, орнитологи. Это такие маньяки, которые наблюдают за дикими птицами, окольцовывают их, следят за путями миграции. Нет чтобы заниматься такими перспективными курами или индейками, а они всё про каких-то казарок и чирков. Но вот случается в Азии птичий грипп. И тут же данные орнитологов становятся залогом национальной безопасности. В каком месте зимовала та или иная птичка? Есть ли там вирус? В каких числах и в какой регион России полетит она весной? Если бы тот грипп был более опасным, то ответы на эти вопросы оказались бы важнее, чем траектории баллистических ракет противника. Вот вам и прикладное значение фундаментальной науки.

Нет чтобы заниматься такими перспективными курами и индейками, а они всё про каких-то казарок и чирков.

Вроде бы все логично. Но представьте, что какая-нибудь прима-балерина начнёт оправдываться: конечно, мол, мои танцы не имеют прикладного характера, но зато мы способствуем развитию технологий производства бальных пачек и пуантов. А какой-нибудь художник начнёт хвастаться, что благодаря его работам, которые только что купил Лувр, удалось сделать прорыв в химическом производстве фиолетовой краски.

Почему писатели, журналисты, танцоры, певцы, режиссёры и прочая «бесполезная» публика имеют право работать «просто так», а учёный обязан отчитываться о прикладном значении своей работы?!

Ещё в советские времена в любой диссертации должна была обязательно присутствовать глава «Практическая значимость работы». Люди научились высасывать из пальца эту «значимость», даже когда они исследовали тохарские языки или египетскую мифологию. Все понимали условность этого текста. Но сейчас формальность превратилась в краеугольный камень научной политики. Вот, к примеру, решило Министерство образования поддержать учёных, в первую очередь молодых. Хорошее дело. Программу назвали «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России». Получается, что если эти кадры работают не для «инновационной России», а просто так — для познания Вселенной, то денег им не положено.