О назначении частей человеческого тела

Что эти толкования были приняты кое-кем, этому удивляться нечего, но кто не преисполнится высшего удивления, если их поддерживает Аристотель, философ, не пренебрегший изучением явлений, раскрываемых анатомией, признающий их полезность, который сам говорит, что среди проблем одни требуют решения, другие — разъяснения, третьи — подтверждения чувствами?[98] А затем оказывается, что он не верит больше явлениям, подтверждаемым чувствами, и забывает свои собственные слова. В самом деле, осязание всегда говорит о том, что головной мозг теплее окружающего воздуха. И вот Аристотель полагает, что он был создан для охлаждения сердца, но он забывает, что сам же заявлял, что это охлаждение — результат дыхания. Он достоин похвал за то, что, согласно Гиппократу и вместе с тем истине, доказал пользу дыхания. Но он не прав, забывая, что в другом месте сам сказал, 621. что воздух по природе теплый. Или, если его можно оправдать за то, что он забыл свои ошибочные утверждения, то нельзя оправдать за то, что он думает, будто сердце недостаточно охлаждается одним воздухом, и что ему необходим еще орган, далеко не столь холодный, как воздух, и который, даже если бы он был холоднее этого воздуха, не смог бы ввиду своей отдаленности, количества и плотности промежуточных тел передать холод сердцу? Но во имя богов, если воздух через легкое проникает до самого сердца, или не сам воздух, то по меньшей мере его свойство и видя, что это происходит постоянно, без перерыва, как можно вообразить, будто для того, чтобы умерить его тепло, ему необходим еще помощник? Если же ему нужна помощь, то лучше было бы утверждать, что охлаждение дает ему легкое, приписывая это или его мягкой субстанции, как это делает Платон, или его холодной природе. Ведь ничто не мешает отваживаться на подобные утверждения, поскольку вообще решились пренебрегать свидетельством органов чувств 622. [Итак, если, полагаясь только на осязание, можно доказать, что легкое теплое, и если следует допустить также на основании осязания, что и сердце также теплое][99], как можно не поверить, что головной мозг теплее воздуха, так как охлаждение его до температуры воздуха равносильно смерти. Как может головной мозг охлаждать сердце, и разве не скорее сердце способно согревать мозг, находящийся над ним, так как всякое тепло стремится подниматься? И почему головной мозг посылает к сердцу незаметный нерв, тогда как все органы чувств берут от мозга большое количество его вещества? Ведь нельзя было бы сказать и того, что головной мозг, будучи предназначен для охлаждения сердца, является полезным органам чувств для чего-либо иного. В самом деле, орган, созданный для охлаждения сердца, должен обязательно, будучи источником холода, передавать его всем соседним телам. Таким образом, из всех органов один только мозг являл бы собой чудо, если бы он мог через многочисленные промежуточные тела охлаждать очень отдаленные части и более теплые, чем он сам, и если бы он не мог оказывать того же действия на тела 623. очень близкие и менее теплые, с которыми он соприкасается. Но, говорит Аристотель, не все органы чувств доходят до головного мозга. Что это за речи, о Аристотель! Я стыжусь даже сегодня, вспоминая эти слова. Разве в каждое ухо не входит слуховой нерв с самыми оболочками? Разве не спускается к каждой стороне носа часть головного мозга, значительно более важная, чем та, которая направляется к ушам? Разве каждый глаз не получает нерв мягкий и нерв твердый, из которых один прикрепляется к задней стенке, другой — к двигательным мышцам? Разве не доходят до языка четыре нерва, два мягких, проникающих через небо, и два твердых, спускающихся вдоль каждого уха? Итак, все органы чувств связаны с головным мозгом, если следует верить зрению и осязанию. Нужно ли мне говорить о других частях, входящих в состав мозга. Нужно ли доказывать, какую пользу приносят мозговые (chorioeidés) оболочки, сетчатое сплетение, шишковидная (conárion) железка, воронкообразное (myelós; pelvis) продолжение полости третьего мозгового желудочка, воронка, лира, червеобразное 624. возвышение, множество желудочков, отверстия, посредством которых они сообщаются друг с другом, разнообразие очертаний, две мозговых оболочки, апофизы, идущие к спинному мозгу, корешки нервов, которые не только входят в органы чувств, но и идут к горлу, гортани, пищеводу, желудку, ко всем внутренним органам, кишкам, ко всем частям лица? Аристотель не пытался объяснить назначение ни одной из этих частей, так же как и нервов сердца; а ведь головной мозг — начало всех этих нервов. Если бы он был предназначен только для охлаждения, он должен был представлять собой бездейственную и бесформенную губку, не имеющую никакого искусного строения; а сердце, если оно не является началом ни артерий, ни природного тепла, не только не имело бы сложных очертаний, но не должно было бы и существовать как начало. Эти прекрасные цели, отмеченные в обоих органах наивысшей мудростью, подтверждаются главным образом тем обстоятельством, что последователи Аристотеля не только не допускают, что головной мозг является началом нервов, а сердце — началом артерий, 625. но и заявляют, что один из двух органов лишен всякой целесообразности. Одни говорят об этом громко, как Филотим, другие ходят кругом да около, как сам Аристотель. В самом деле, признавая за головным мозгом только одно свойство, которого он абсолютно лишен, и полагая, что головной мозг не имеет никакого другого назначения, он тем самым присуждает его к полной бездеятельности, хотя и не решается открыто признаться в этом. Но теперь не место говорить о функциях. То, что мы сказали в начале всей этой работы, становится совершенно ясным, а именно, что невозможно обстоятельно описать назначение какой-либо одной части, не зная функций всего органа.