О не случившейся любви. Почти производственный постмодернистский роман с продолжением

Аферисты, судя по всему, с пробега меня сняли в силу того, что я сам 19-го оказался в 4-й палате, 4-го отделения, корпуса А, гвардейской 67-й больницы на Садама Адиля транзитом через травмпункт.

В силу чего, кстати, пролетел с отпуском.

Или не пролетел.

Или не до конца пролетел.

Не ясно…

А так, что сказать… весело.

Бухать нельзя – антибиотики колят. Скучно до судорог. Больница раздолбана внутри до такого состояния, что ад. Снаружи прямо колбаса – сайдинг, окна-пакеты, все пироги. И ведь никого не трахнуть там, ни морду набить – в палате двое лежачих, которых приходится возить на колясках. Остается только думать, чем собственно говоря, я и собираюсь заняться в самое ближайшее время. А вчера вообще выпал в осадок после беседы с медсестрой, что уколы ставила.

«А ты кем работаешь, – сразу, не думая, спросила она. – Не в охране, не телохранителем?»

Не иначе как в ступор её ввел мой героический вид с обнаженным торсом и в брюках с отглаженными стрелками. Я там подобным образом рассекал, пока Шура не подвез сменку. Очень, я вам скажу, эффектно это выглядело. Вероятно.

«Ну ты ж такой… в теле мужчина,» – сказала мне медсестра и загадочно улыбнулась.

Дальше явился злое. ический доктор и наломал мне всё продолжение знакомства.

Лечат тоже, кстати, оррригинально – вскрывают, пунктируют и обрабатывают спиртом, после чего еще и антибиотики болезненные колят в мою многострадальную задницу.

Версия 6.08.

Н-да уж, чего только не было за всё это время.

З. оклёмывается помаленьку, а моё вложение в него достигает какой-то нереальной цифры.

Рука вроде проходит. Надеюсь, что всё будет нормально. Хотя локоть пока чёрный и приходится мотать его постоянно.

В ЭТОЙ ДОЛБАННОЙ 67-Й БОЛЬНИЦЕ нравы оказались еще хуже, чем я думал. Мне еще и надо думать, как за ворота попасть. В общем, похоже, медицине в России пришел черный военно-морской пи. ец. Причем во всем.

Да, еще про Катю2.

Посланная мною, она объявилась, когда я в больнице лежал.

Ну поё. ся я конечно от души, мои маленькие любители игр в дочки-матери на деньги. После чего дозрел до того – не иначе под воздействием средств, расширяющих сознание – что чуть было замуж её не позвал. А то и бритва моя появилась, одеколон, понимаешь, пена для бритья в ейном доме.

«Некачественная женщина».

Не выйдет из неё толка.

Как, наверное, всегда происходит с "вечными любовницами". А тут раз… и Катя2 снова отправляется нах. й, теперь правда по телефону (перед этим письменно).

И сижу я вот красивый такой – "морды бриты, ноги мыты"©, – и думаю, как бы субботою распорядиться.

И что-то подсказывает мне, что придется тупо смотреть футбол – "кони" против Ленинграда в Химках. А может и понесет куда, ведь неисповедимы пути Господни.

Пить вот только не хочу. Завтра с Саней Гриценко вот сухенького можно мало-мало втащить. И то – под вопросом.

Фунт, злыдень, вообще с горизонта исчез. Пёл с Арой на Селигере. Не иначе с ВВП бухают там.

Про любовь. Навеяно вопросами Гриценко А.Н.

"По-разному.

Конечно, всё по-разному было.

И будет тоже.

Бывало прёт. Или с полетом можно сравнить. Когда всё спорится и рвешь любого, как грелку.

И ощущения.

Аж потрясывает.

Штырит.

Хотя с возрастом это, наверное, должно меняться.

Кому должно?

В юности это была постоянная атака, прорыв, натиск, рывок какой-то нескончаемый. Когда ныряешь – и пох. й, даже если знаешь, что, скорее всего, можно свернуть себе шею.

А сейчас как-то по-другому. Смакование что ли появилось. Растянутый кайф.

Отложенный финал.

Когда тянется это мед-лен-но.

Как резина.

Как пластмасса над огнем.

Тянется, тянется, медленно скручивается и сжимается, как пружина. Потом бац – и на тебе… и будь здоров. И ты просто в нирване. Умер и заново родился.

Причем она, любовь, открывается сейчас порой такими гранями, о коих раньше и помыслить было невозможно. Не то что бы даже невозможно, а просто в голову не приходило.

Не-е-ет, всё же в каждом возрасте своя прелесть.

Ну и меняется, конечно. И ты сам меняешься и отношение к предмету любви собственно.