О недостоверности иудео-христианства

Предположение, что евангелисты с рождения стилизовали рабби Иешуа в образ сверхъестественной личности с парадоксальной двойной функцией как «иудейского мессии» и как «нееврейского, греческого Христа», нашло современное подтверждение, когда в «Унифицированном переводе Священного писания» 1980 года известные слова «ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета» (Матф. 26,28) приводится в сокращенной форме как «сие есть Кровь Завета». Комиссия переводчиков, состоящая из богословов и лингвистов под духовным наблюдением епископов (по-гречески: «смотрители») обеих церквей или конфессий, при передаче этого места в тексте Нового Завета очевидно ссылалась на еврейскую Библию (Вторая книга Моисея. Исход, 24,8), где сказано: «И взял Моисей крови (после жертвы всесожжения) и окропил народ, говоря: вот кровь завета, который Господь заключил с вами о всех словах сих».

Без сомнения, Иисус со своими «двенадцатью апостолами» говорил по-еврейски или по-арамейски, но уж точно не на греческом языке, языке оригинала Евангелий. Как часто бывает, здесь возникает неразрешимая проблема. У трех евангелистов Матфея, Луки и Марка единогласно именно по «подстрочному переводу» дословно речь идет о «aima mou tes diathexes», что означает «моя кровь» или «кровь моя» «Завета». Передача этого вероятно самого важного высказывания Иисуса без слова «мой» может быть только целенаправленной подделкой и не допускает по этой причине никакой другой интерпретации кроме той, что Иисусу как Христу [!] по поводу учреждения «причастия» на Святой вечере впоследствии будет приписана мысль, которая пришла в голову не ему и была высказана не им, а основателем религии иудеев Моисеем примерно за 1200 лет до него. Таким образом, сама церковь, опустила своего «Христа» до уровня кого-то вроде помощника Моисея и, тем самым, предала его. Едва ли можно найти более отчетливое выражение даже сегодня еще очевидно желаемого (религиозного) соединения «Нового Завета» с «Законом Моисеевым». Или же все ответственные за перевод епископы не доверяют сообщениям трех синоптических Евангелий?

От религиозной веры к политической власти.

Чрезвычайно длинный период в три века, то есть, от распятия рабби Иисуса до собора в Никее в 325 году, потребовался для построения догматического символа веры, что свидетельствует не только о горячих богословских дискуссиях, да, даже о спорах внутри «христианской секты»; и духовная борьба, несомненно, продлилась бы еще дольше, если бы император Константин в самом буквальном смысле не водрузил бы корону на подделку «раннего христианства», подняв тем самым «христианскую секту» на уровень государственной религии.