О ней и о ней (СИ)

У правой стены, на диване и стульях ответственные работники ГубЧК. Френчи, гимнастерки защитные, кожаные куртки, брюки разноцветные и черные и красные и зеленые. Курили все. За дымом лица серые, смутные.

Срубов посередине за столом. В руке большой толстый карандаш. Говорил и чиркал:

- Отчего не изнасиловать, если её всё равно расстреляют? Какой соблазн для райской душонки.

Новодомской нехорошо. Стыдно. Холодные кожаные ручки кресла сжала своими руками.

Срубов говорит и чиркает:

- Позволено стрелять - позволено и насиловать?Всё позволено? И если каждый Иванов..., - взглянул направо и налево.

Молчали все. Посасывали серые папироски, трубки, самокрутки. Никто не возражал.

Срубов продолжает:

- Нет не всё позволено. Позволено только то, что позволено...

Сломал карандаш. С силой бросил на стол. Вскочил. Выпятил лохматую бороду:

- Иначе не Революция, а поповщина. Не террор, пакостниченье...

Опять взял карандаш:

- Революция - это не то, что моя левая нога захочет. Революция...

Опять попытался чиркнуть сломанным карандашом, но повертел и бросил на стол:

- Во первых...

Медленно, с расстановкой произнес:

- Орга-ни-зо-ва-нность!

Помолчал:

- Во-вторых...

Взял карандаш и стукнул им по столу:

- Пла-но-мер-ность! В третьих ...

Попытался опять чиркнуть, порвал бумагу

- Рас-с-чет!

Вышел из за стола. Пошел по кабинету. Бородой направо, бородой налево. Жмет к стенам:

- Революция - завод механический. Каждой машине, каждому винтику своё. Стихия - пар, не зажатый в котёл; электричество, грозой гуляющее по земле. Революция начинает свое поступательное движение с момента захвата стихии в железные рамки порядка, целесообразности. Электричество только тогда электричество, когда оно в медной сетке проводов. Вот наша машина - чекистская - чем работает? Гневом масс, организованным в целях самозащиты.

Кончил. Остановился прямо перед комендантом, сощурил брови, постоял и совершенно твердо, не допускающем ни малейшего возражения тоном:

- Сейчас же расстрелять обоих. Его первого. Пусть она убедиться.

Чекисты сразу с шумом встали. Вышли не оглядываясь, молча.

У Иванова голова на грудь. Раскрыл рот. Всегда ходил прямо, а тут вдруг закосолапил.

Новодомская чуть вскрикнула. Лицо её их алебастра. Попробовала встать и ничком на пол бес чувств. Срубов заметил её рваные высокие калоши, изъеденные подвальными крысами.

Только Пепел обернулся в дверях и бросил также твердо, как и Срубов:

- Это есть правильно. Революция - никаких филозофий.

Срубов кивнул ему головой, взглянул на часы и подошел к телефону, позвонил:

- Мама, ты? Я иду домой.

Сцена 86. Клуб ГубЧК. Интерьер. Лень. Лето.

На трибуне докладчик - Исаак Кац - вертелся волчком и вещал взвизгивая:

- Во Франции были гильотины, публичная казнь. У нас подвал. Казнь негласная. Публичные казни окружают смерть преступника, даже самого грозного ореолом мученичества, героизма. Публичные казни агитируют, дают нравственную силу врагу они оставляют родственникам труп, соратникам - могилу, последние слова, точную дату смерти. Казенный как бы не уничтожается совсем.