О некоторых подробностях церковного воззрения на брак

Ну вот проф. Налимов мудро начал говорить о влюблении юных — этом главном чувстве, без которого брак не начинается, не заключается, не должен бы заключаться. Введите, однако, этот прекрасный и должный момент в музыку венчания взамен грубого, а главное сухого, как пропись, дьяконского возгласа: «Жена да убоится своего мужа»; польются звуки мистической любви, слова заговорят о звездах, о цветах, о томлениях влюбления, о лунной ночи и томительных ожиданиях, о завтрашних объятиях и поцелуях. Ну, пусть проф. Налимов скажет: разве это можно бы ввести в венчание, а такое венчание совершить в нашей церкви?

А между тем слова проф. Налимова звучали хорошо. Никто их не находил неблагородными, что-либо уничижающими, марающими. Да, но церковь они замарали бы. Тут несовместимость категорий, тут расхождение категорий. Ведь в венчании ничего брачного нет: сухонькие слова, маленькое нравоучение, аллегорические формулы и никакого к браку не имеющие отношения жесты и движения. Ну, поменялись кольцами. Что это выражает? Ничего или что-то смутное. Обошли вокруг аналоя. Это что выражает? Обошли или не обошли — это не есть ни да, ни нет в отношении к браку. Пронесли короны над головами — значит радостно; но почему это специально брачная радость? Просто — радость вообще. Приложились ко кресту — это всегда бывает после обедни. Но вообразите, что брак совершился бы, как в Галилее, на дому и только при родных, и что при словах о чадородии совершалось бы священником помазание елеем персей новобрачных с молитвой о благополучном и благодатном питании будущих детей. Но это уже так же невозможно ввести в теперешний обряд и внести в теперешний наш храм, как и рассуждение о. Налимова о влюблении как прекрасном и необходимом моменте брака. Обнаженные перси девы-невесты? Священник, кладущий на них знамение креста священным миром, которым помазуется лоб верующих? Да и не одни перси, а и чрево, лоно, все, что «по образу и подобию своему сотворил Господь нам»??! Перед аналоем, крестом, Евангелием и ликами усопших архиереев, постников, пустынников, мучеников за веру, глядящих со стены алтарной?! — Невозможно! непредставимо!! Дева нагая или полунагая, влюбленная и любимая — и перед нею старый священник с кисточкою и миром?! «С нами крестная сила!» Он помнит, он учил и заучил, что именно это всегда являлось как дьявольское наваждение — искусить пустынников, святых, страстотерпцев, теперь — его! «С нами крестная сила!» — и он, не докончив обряда или «таинства», выбежал бы вон из храма, смущенный, испуганный, трясущийся; но незаметным глазком души продолжая глядеть или воспоминать открывшееся ему сладкое зрелище — соблазн? истина? Кто разрешит это? хотя и можно бы вспомнить, что в Апокалипсисе говорится о невесте Богу, а во всем Ветхом Завете Бог клянется Израилю, как Супруг его?! Но ведь именно все эти слова церковь обошла мимо, зажав уши, зажмурив глаза, не постигая, отказываясь вдуматься.

Ни влюбления, ни персей, ни питания детей в браке христианском не содержится. Ничего не содержится, кроме хора певчих, дьяконской октавы, священнического тенора; но это не оригинально и не исключительно для брака, это — в каждой литургии, молебне. Вообще венчание прямого отношения к браку не имеет, органической с ним связи не имеет. Бацилла капсулирована. Разрушьте капсулу — легкие умрут. Чтобы жили легкие, не давайте жить бацилле. Вот отношение брака и Церкви.

Но зло ли брак в его влюблении, в его персях, питании младенцев, страдальчестве рождающих? Простите, слушатели, но сердце мое волнуется, едва я перечисляю рубрики и трудов, и радостей семейных. Для меня нет ничего их выше и ничего их глубже. И нет более твердой стези к Богу, как эти труды и радости. И вы, следя за моей речью, входя в мои сочувствия, сочувствуете им: что я знаю, почтенные слушатели, хоть и не вижу вас. Так добр род человеческий, что всякое благо одного радует и всех. «И мы с тобой» — вот возглас простого человека. Добрый возглас! Им живет мир. Да, но церковь не с нами — и вот тут начинается ужасная боль, вторичное начинается «раздрание завесы», уже сердечной, а не церковной. А ведь сердце наше есть тоже храм; это не полый, пустой мускул. И его завесы, право, стóят виссонных завес в царских дверях.