О нем и о бабочках

Чтобы прийти в себя, я бегал следующие трое суток, набрав в актив более шестисот километров. Затем я вернулся в квартиру актрисы Извековой, принял душ, хотел было позвонить по стационарному телефону, но, вспомнив Антипатроса, сдержал себя и лег спать на неделю, поставив на пробуждение будильник. Засыпая, я уже был уверен, что планету ждут события исторического масштаба.

Вместо того чтобы отключиться от этого мира, хотя бы в грезах сна ощутить прежнее свое существо, воспоминания о нем, я увидел картины обычной жизни московских обывателей.

Мне приснилась Маша. Та самая, из валютного магазина, которую в былые лета мимоходом использовал молодой Иратов.

Я увидел ее с девочкой на руках, белокурой и голубоглазой. Маша родила ее в полном одиночестве, лишенная возможности работать в приличном месте, потерявшая друзей и отца, который отвернулся от нее благодаря стараниям того самого Фотия Прыткого, комитетчика и доносчика. Он ловко обработал всех близких Маши, обвинив ее в проституции за валюту. Тогда еще только зародилось в стране это яркое слово «путана». Как следствие – изгнание из комсомола, волчий билет и все радости, связанные с ним. Матери у Маши не было никогда – та сбежала прямо из родовой палаты, оставив в ней все ненужное, лишнее для своей жизни…

Она назвала дочь Изольдой. Что склонило женщину к такому затейливому имени для девочки, осталось неизвестным. Впрочем, сама Маша была злой особой, злой до края, единственной мечтой которой был брак с иностранным гражданином. Она ненавидела эту страну всем сердцем – за прессованную вату, которую приходилось использовать во время месячных, за скудность пищевого рациона, за занюханных и депрессивных мужчин, терпеть не могла березки в полях, и от фильма «Семнадцать мгновений весны» ее трясло. На месте Штирлица она бы осталась после капитуляции в Германии и сдалась бы американцам. А этот мудак, судя по всему, только дачку в три доски и поимел за свои подвиги и был счастлив со своей женой, как и сам артист Тихонов в костюмчике от «Москвошвеи», которого она видела в Доме кино на показе французского фильма про муки зажравшейся буржуазии. Он улыбался всем, кто его узнавал, для других был трогательно мягким, для нее же – русским никчемным тюфяком.

Чтоб вы все пропали, местные аленделоны, бельмондо и ришары!!!

Она сама выучила английский язык до совершенства, уже в восьмом классе поняв, что в СССР не останется ни за что. Она самообразовывалась, посещая музеи и театры, чтобы при встрече с тем, оттуда, не ударить лицом в грязь, тут же показав всестороннюю образованность. Она научилась готовить блюда европейской кухни по книге поварихи ресторана «Прага» Василисы Зудовой, которая, надо сказать к слову, ни в одной европейской стране не была.

Она всю свою сознательную жизнь потратила на каторжную работу над собой, чтобы в один день из-за какого-то пакостника, из-за повесы, обнулившего ее труд и будущее, потерять все надежды! Да еще в результате остаться в полном одиночестве с ребенком от смазливого разводилы на руках. Как тут не быть злой!

По первости пришлось продавать из дому все, что нажила на валютной работе, чтобы прокормить и одеть Изольду, дочь свою. Девочка оказалась с хорошим аппетитом и росла необыкновенно быстро. К трем годам, замученная материнской ненавистью ко всему и всем, она уже совсем не была прелестной – больше заурядной перекормленной толстушкой с голубыми глазами. Росла незаконнорожденная на удивление ленивой и равнодушной ко всему. То ли имя странное давило, то ли от предков лень унаследовала, сие неизвестно, да и не важно это.