О неповиновении и другие эссе

Предложение о полном одностороннем разоружении поддержано с религиозных, моральных или пацифистских позиций такими людьми, как Виктор Голланц, Льюис Мамфорд и некоторые квакеры. Оно также поддержано Бертраном Расселом, Стивеном Кинг-Холлом и Чарльзом Миллсом[19], которые не отвергают использования силы при любых обстоятельствах, но которые бескомпромиссно против термоядерной войны и любых к ней приготовлений. Ч. Миллс занимает промежуточную позицию между строгим пацифизмом и взглядами таких людей, как Б. Рассел и С. Кинг-Холл[20].

Различия между этими двумя группами не столь фундаментальны, как может показаться. Их объединяет критическое отношение к иррациональным аспектам международной политики и глубочайшее уважение к жизни. Они разделяют убеждение в единстве человечества и веру в духовный и интеллектуальный потенциал человека. Они следуют велениям своей совести, отказываясь принимать какое-либо участие в том, чтобы «делать миллионы женщин и детей, мирное население заложниками их собственных правительств[21]». Что бы они ни думали, придерживаясь теизма или нетеистического гуманизма (в смысле философии от стоиков до Просвещения XVIII века), все они разделяют духовную традицию и не желают поступаться ее принципами. Они едины в своем бескомпромиссном отрицании любого вида обожествления, включая преклонение перед государством. Хотя их противостояние советской системе как раз и коренится в оппозиции идолопоклонству, они столь же критически относятся к идолопоклонству в западном мире, касается ли это Бога или демократии.

Хотя среди сторонников одностороннего разоружения нет ни одного, кто не считал бы, что индивид должен быть готов отдать жизнь за высшие ценности, если возникнет такая необходимость, они столь же убеждены, что риск для существования человечества и даже его усилия на протяжении последних пяти тысяч лет аморальны и безответственны. Поскольку военные действия становятся одновременно и бессмысленными, и все более разрушительными, растет единство между религиозными пацифистами, гуманистами и прагматичными противниками ядерных вооружений.

С точки зрения сторонников одностороннего разоружения продолжение гонки вооружений катастрофично, срабатывает устрашение или нет. В первую очередь они не верят, что средства устрашения воспрепятствуют развязыванию термоядерной войны[22]. Они полагают, что результаты термоядерной войны будут таковы, что даже в «лучшем» случае опровергнут идею о том, что мы должны сражаться в такой войне, чтобы спасти свой демократический образ жизни. Нет нужды гадать о том, будет ли уничтожена одна треть или две трети населения противоборствующих стран и какая часть нейтрального мира (зависит от направления ветра) будет уничтожена. Это гадание на грани безумия, поскольку рассматривать возможность истребления 30, 60 или 90 % собственного и вражеского населения как допустимый (хотя, конечно, и весьма нежелательный) исход, несомненно, значит проводить патологическую политику. Все возрастающий разрыв между интеллектом и аффектом, такой характерный для развития Запада в последние столетия, достиг опасного, шизоидного пика, раз мы спокойно и вроде бы разумно можем обсуждать возможное уничтожение мира в результате наших собственных действий. Не требуется большого воображения, чтобы представить себе, что неожиданное разрушение и угроза медленной смерти для значительной части жителей Америки, России и всего мира вызовет панику, ярость и отчаяние, которые можно сравнить только с психозом, вызванным Черной Смертью в Средние века. Травматические последствия подобной катастрофы привели бы к возникновению новой формы примитивного варварства, возрождению наиболее архаичных элементов, которые как потенциал сохраняются в каждом человеке, чему мы имели достаточно свидетельств на примере террора, проводившегося Гитлером и Сталиным. Любой, кто изучает человеческую природу и психопатологию, сочтет весьма маловероятным, что люди станут лелеять свободу, уважение к жизни и любовь, после того как станут свидетелями и участниками беспредельной жестокости, которую означает термоядерная война. То, что акты зверства ожесточают их участников и ведут к еще большим зверствам, – психологический факт.

Но что будет, если устрашение сработает?