О нравственности и русской культуре

При произнесении особенных мест курса: формул, магически кратких характеристик, определений в стиле эпохи – Василий Осипович еще более наклонял голову, взгляд падал на аудиторию поверх очков: и в нем открывалась вся неразгаданная до сих пор сложность: ирония мудреца, казнящая улыбка и те лучи, что светили и уводили в погребенный лабиринт великорусской истории. Покров за покровом падал со столетий и лиц, но тайна только начинала светить: все ниже, заповедней ступени, все глуше голос путеводящий и все прозрачнее тайна и настороженность, ведущие к сослужению триединства: духа нации, духа церкви и государства. Вот почему всегда несоответственно звучал в конце лекции ошеломляющий треск аплодисментов, и полным диссонансом с шумом казался торопливо скрывающийся обаятельный силуэт Василия Осиповича.

З. Г. Дальцев Мои воспоминания о лекциях В. О. Ключевского [118]

15 октября 1950 г.

По субботам в Богословской аудитории юридического факультета устраивались эпизодические лекции выдающегося русского историка В. О. Ключевского.

Огромная аудитория бывала переполнена как вследствие огромного интереса к лекциям знаменитого профессора, так и потому, что эти лекции так же, как и лекции великого русского ученого Тимирязева в старом здании университета, были местом негласных сходок студентов для сбора денег политическим заключенным.

Подписной лист ходил во время лекций по рукам, а студенты независимо от партийной принадлежности охотно жертвовали из своей скудной наличности.

Конечно, находились провокаторы, которые доносили университетской администрации, и меня, например, хотя я ни к какой партии не принадлежал, вызвали к проректору университета Мензбиру, когда я пришел за получением железнодорожных литеров при отъезде из Москвы на рождественские каникулы и не прежде выдали литеры, чем получили от меня объяснение о причинах систематических посещений эпизодических лекций Ключевского и Тимирязева.

Лекции В. О. Ключевского мне доставляли огромное эстетическое наслаждение. В. О. Ключевский был большим артистом, глубоко переживавшим все то, о чем он говорил, и ярко и художественно отображал свои переживания в замечательной мимике, жесте, своем художественном образном слове ученого-публициста.

Из всех лекторов и ораторов, которых мне довелось слышать, я не знаю ни одного, который мог бы сравниться с В. О. Ключевским. Я имел счастье слушать лекции В. О. Ключевского в 1904 г., то есть когда ему было 65 лет.

Я ярко помню внешность Василия Осиповича: его худощавую фигуру в черном сюртуке, его резкие, слегка угловатые движения, седую голову и седую клинушком бородку, большие необычайно выразительные глаза, то полные юмора и сарказма, то трагического ужаса, то боли и сострадания, то лукавой и хитрой усмешки из-под очков в стальной оправе. А его свободно модулирующий голос, способный передавать все переживания от ярко комических до трагических, от везде слышимого шепота до металлических раскатов.

Благодарные студенты шумными овациями провожали своего любимого профессора, бывшего почетным ученым и заслуженным профессором Московского] университета и Московский] духовн[ой] академии и ординарным академиком Академии наук.

В лице Василия Осиповича слились мыслитель, ученый и художник. Он был красой и славой Московского] университета], красой и славой русской научной мысли, красой и славой русск[ого] художественного] слова.

Родившись в 1841 г., Василий Осипович умер в 1911 г. Василий Осипович был учеником знаменит[ого] русск[ого] истор[ика] Сергея Михайловича Соловьева и после смерти последнего в 1879 г. был приглашен его заместителем.

В. О. Ключевский был воспитан на традициях Грановского, сочинения которого были первыми историческими книгами, которые тщательно изучил В. О. Ключевский.

Л. О. Пастернак Из записок [119]

В. О. Ключевский

Поступив, по желанию родителей, на медицинский факультет Московского университета, я за год учения успел убедиться, что врачом стать не могу, так как не в силах преодолеть отвращение к трупам. Первую часть анатомии, которая необходима и художникам, то есть учение о костях и мышцах, я все же прошел. И у профессора анатомии Зернова на полукурсовом экзамене получил даже пятерку. Тем и кончилась моя медицина. Я решил перевестись на юридический факультет, дававший возможность в свободное от лекций время заниматься живописью. Лекции меня не интересовали, университет вообще не дал мне почти ничего, но я оставался в нем, и окончил его только ради родителей.

Из всех профессоров два произвели на меня неизгладимое впечатление: Ключевский и Чупров.

Ко времени моего перехода с медицинского на первый курс юридического факультета, слава Ключевского, как профессора и ученого и как крупнейшего русского историка, уже укрепилась.