О пауках и собаках

Черный терзал его убийце шею. Вся свора тут – беснуется, бросается на живучих – ублюдки! – наемников, защищает хозяина. Умирает от пуль и мечей. А город делает вид, что спит. Вот она какая, бойня.

Эйнар почувствовал, как плачет. Черный слизывал его слезы языком, испачканным чужой кровью.

Последний уцелевший наемник – рыжий, как милая Марта, с разодранным бедром, с большими руками – выстрелил прямо в Эйнара. Пуля попала Черному прямо в голову – мгновенная смерть. Последняя пуля, последний наемник.

Гайнер, кажется, давно сбежал. Горожане начали выглядывать в окна. Раненые собаки скулили, живые и здоровые – трясли рассеянно головой, учуяв хозяина шли к нему ластиться. Мостовая залита кровью – зверей и людей, заляпана ошметками плоти, шерсти, одежды.

Эйнар уткнул лицо в черную шерсть мертвого пса. Черного – его друга, его спасителя, его семьи. Мертвого из-за него, умершего за него.

Эйнар ненавидел себя за то, что думал сейчас об одном.

Он маг. Настоящий, сильный маг – он призвал своих псов за многие мили, наполнив обычную безделушку силой, придав артефакту настоящую мощь. Он не знал никого на Нортейле способного на такие фокусы. Он маг, как тот из легенд и дневников Кайнара Белого...

И это меняло все. Теперь у Эйнара была настоящая власть.

Глава восьмая, в которой Фрино получает нагоняй от отца

Лошадь неслась по узким улочкам столицы, возмущенно фыркая каждый раз, как ее пришпоривал Ирон. Фрино болтался позади него, обхватив секретаря за пояс чтобы не свалиться, и прятал лицо от ветра за тощей спиной. Ирон ощутимо трясся - то ли от холода, то ли от близости младшего Сентро, то ли от перспективы отчёта перед Сентро старшим.

Фрино тоже трясся. Он потратил остатки магии на попытку подлечить ногу, но целительство ему никогда не давалось. Голова кружилась от потери крови, поднялась температура, а во рту пересохло так, что язык лип к небу. Ноге подвижность он так и не вернул, и чувствовал себя из-за этого жалким калекой. Впрочем, лучше было временно отказаться от ноги, чем позорно упасть от боли в обморок перед стражниками. Он и так влип.

Фрино Сентро подстрелила женщина. Просто курам на смех.

Перед лошадью еле успели распахнуть ворота, и она заржала, радуясь тому, что ее скоро оставят в покое. У входа в поместье – невзрачную каменную громаду с черно-белыми витражами и барельефами пауков на фасаде – уже топтался конюх и толпилось несколько слуг.

Слуг Фрино ненавидел. Запуганные отцовские прихвостни, потерявшие в попытках выслужиться и разум, и гордость, и честь, вызывали у него отвращение. Думалось Фрино, что скажи им старший Сентро зажарить и съесть собственного ребенка - они бы это сделали, да ещё и поблагодарили бы за хорошую идею. Потому, стоило им спустить его с лошади, как Фрино тут же растолкал этих глубоко отвратительных ему людей и буквально вцепился в Ирона мертвой хваткой.

- Нам всё равно в одну сторону, - буркнул на удивленный взгляд секретаря Фрино. - Веди.

- Господин, может сначала к целителю? - осторожно спросил Ирон.

- Если мы пойдем сначала к целителю, то оскорбим отца, поставив мои интересы выше его, - поморщился Фрино. - А за оскорбление он предпочитает брать плату выдранными ногтями. Не знаю как тебе, но мне мои ногти весьма нравятся. К тому же только отросли...

От таких слов секретарь ощутимо побледнел. Что до Фрино - у него от страха кишки старательно пытались завязаться в узел. Расправа было очень близко, он даже не мечтал что обойдется. Только надеялся, кусая губу, что эта ошибка не станет его последней.

Слуги распахнули массивную, обитую железом дверь и Ирон с Фрино вошли в холодный холл. Здесь почти не было мебели, лишь статуи героев древности у стен, пара дверей да парадная лестница на второй этаж. Паутинка на люстре серебрилась инеем. Не смотря на то, что на Орне имелась и отопительная система, и магия, сложно было поддерживать тепло в таком большом здании. К тому же, по традициям аристократии дома должно было быть холодно – это позволяло носить и внутри помещения богатую, меховую одежду и делало сон в одиночку практически невозможным занятием. Фрино это казалось глупым пережитком прошлого, потому в его комнате всегда приятно трещала жаровня, в которой вместе с углем изредка жглись благовония..

Буквально прыгая на одной ноге, поддерживаемый Ироном, Фрино добрался до кабинета отца – благо, он находился на первом этаже. Глубоко вздохнул, постучался, получил разрешение войти. Переглянувшись с секретарем, с которым они оказались по такому случаю в одной лодке, он открыл тяжелую дубовую дверь.