О подчинении женщины

Любезная поговорка насчет лучшей моральной порядочности женщин совершенно разноголосит с мнением об их большой склонности к нравственным промахам. Нам говорят, будто женщины неспособны быть беспристрастными: их суждение в важных делах будто бы подсказывается их личными симпатиями и антипатиями. Если бы это было и справедливо, то все-таки остается еще доказать, что женщины чаще вводятся в искушение своими личными чувствами, чем мужчины – их личными интересами. Вся разница здесь заключается, по-видимому, в том, что мужчины уклоняются от долга и общественного интереса из любви к самим себе, тогда как женщины (которым не позволено иметь своих собственных частных интересов) делают это ради кого-нибудь другого. Надобно также принять во внимание, что все воспитание, получаемое женщинами от общества, старается внушить им то убеждение, что поставленные к ним близко лица – единственные люди, с которыми они связаны долгом, единственные существа, которых интересы они обязаны оберегать; что же касается самых элементарных идей, необходимых в каждом разумном существе для преследования более крупных интересов или более возвышенных нравственных целей, то по этой части воспитание оставляет женщин в полнейшем неведении. Итак, делаемый женщинам упрек сводится к тому, что они слишком ревностно исполняют единственный заученный ими долг и почти единственную обязанность, отправлять которую им не запрещается.

Привилегированные лица так редко соглашаются делать уступки непривилегированным, если не вынуждены к тому силой последних, что все аргументы против преобладания одного пола над другим, по всей вероятности, останутся для большинства людей гласом вопиющего в пустыне, пока мужчины будут уверять самих себя, что женщины не ропщут на их господство. Факт этот, без сомнения, позволяет мужчинам долее удерживать за собою несправедливую привилегию, но нисколько не делает ее законнее. То же самое может быть сказано и о женщинах восточных гаремов, ведь они нисколько не жалуются на то, что им не предоставлено свободы европейских женщин, напротив, считают последних в высшей степени наглыми и непохожими на женщин. Но ведь и сами мужчины очень редко жалуются на общий социальный порядок, и жалобы эти раздавались бы еще несравненно реже, если бы люди ничего не слыхали об ином порядке, существующем в других местах. Женщины не жалуются на общий жалкий жребий или скорее жалуются, да только не-умеючи, потому что плаксивыми элегиями на эту тему переполнены все литературные произведения женщин, и это было бы еще в большем ходу, если бы жалостливые причитания не подозревались в каких-нибудь практических поползновениях. Женские слезы в этом отношении очень сходны с нытьем мужчин на общую неудовлетворительность человеческого существовании, то есть не заключают в себе порицания и не хлопочут об изменении к лучшему. Но хотя женщины вообще не жалуются на господство мужей, однако каждая из них ругает своего собственного супруга или мужей своих приятельниц.

Так бывает во всех видах рабства, но крайней мере, при начале либерального движения. Крепостные холопы сначала жаловались не на власть своих помещиков, а только на их деспотические притеснения. Городские общины стали в самом начале требовать немногих муниципальных преимуществ, затем уже протестовали против сбора налогов без их согласия, но в то время они сочли бы величайшей дерзостью требовать какого бы то ни было участия в верховных правах короля. В наше время только для женщин протест против установленных правил считается таким же преступным делом, каким прежде считался мятеж подданного против короля. Женщина, принимающая участие в движение, не одобряемом ее супругом, делается мученицей прежде, чем ей удастся быть проповедницей нового порядка, потому что муж может легальным путем предупредить ее апостольскую миссию. Женщины никогда ничего не предпримут для своей эмансипации, пока значительная масса мужчин не изъявит готовности присоединиться к ним в этом предприятии.

ГЛАВА IV