О политической науке. Избранные произведения

В августе 1945 года группа немецких физиков покорно ожидала своей участи в Фарм-холле — небольшом городке в Англии. Здесь были Гейзенберг, Вайцзеккер и другие участники Уранового проекта. Незадолго до того каждого из членов этой группы выловила американская разведка, которая имела специальное задание — захватить всех немецких ученых-атомщиков — участников Уранового проекта и создателей ракетного оружия. Американская разведка была столь усердна, что захватила ученых в английской, французской и советской зонах оккупации…

Здесь, в Фарм-холле, немецкие атомщики впервые услышали о взрыве атомной бомбы над Хиросимой. Между ними вспыхнула дискуссия, которая была записана на пленку подслушивающим аппаратом.

Гейзенберг. Разве в связи с этой атомной бомбой упоминалось слово «уран»?

Ган. Нет.

Гейзенберг. Тогда атомы тут ни при чем. Насколько я могу судить, какой-то дилетант в Америке утверждает, что у такой бомбы мощность 20 тысяч тонн взрывчатого вещества. Но ведь это нереально.

Ган. Как бы там ни было, вы, Гейзенберг, посредственность и можете спокойно укладывать свои чемоданы.

Гейзенберг. Я полностью с вами согласен. Это, вероятно, бомба высокого давления, и я не могу поверить, что она имеет что-то общее с ураном. Скорее, им удалось найти какой-то химический способ гигантского увеличения силы взрыва. Для нас, занимавшихся этим пять лет, вся эта история выглядит довольно странно.

Вайцзеккер. Американцы оказались способными на координацию усилий в гигантских масштабах. В Германии это было бы невозможно. Там каждый стремился бы все сосредоточить у себя.

Гейзенберг. Серьезная финансовая поддержка стала для нас возможной только весной 1942 года. Но мы не имели морального права рекомендовать своему правительству потратить 120 тысяч марок только на строительство.

Вайцзеккер. Я думаю, что основная причина нашей неудачи в том, что большая часть физиков из принципиальных соображений не хотела этого. Если бы мы все желали победы Германии, то мы наверняка добились бы успеха.

Ган. Я в это не верю, но все равно рад, что нам это не удалось.

Гейзенберг. И все-таки, как они этого достигли? Я считаю позорным для нас, работающих над тем же, не понять, как им это удалось.

Вайцзеккер. У русских наверняка нет бомбы. Если бы американцы и англичане были бы порядочными империалистами, они уже завтра сбросили бы бомбу на Россию. Впрочем, они никогда не сделают этого. Они скорее сделают из нее политическое оружие. Конечно, это неплохо. Однако мир, достигнутый таким путем, сохранится лишь до того момента, пока русские сами не сделают бомбу. После этого война станет неизбежной.

Вот что заботило выдающихся ученых! Они боялись выглядеть посредственностями. Их тяготило ощущение проигрыша в состязании с американскими коллегами. И только! Разве их волновал вопрос о морали? Об ответственности перед человечеством? Нет! Только тщеславие. После разгрома Германии перед учеными и политиками встала именно нравственная проблема: можно ли применять атомное оружие против Японии, которая не имела ядерного проекта и находилась накануне поражения?

Надо с сожалением признать, что под давлением военных и политиков большинство ученых — участников создания атомной бомбы проголосовали за ее применение против Японии. И только некоторые подняли свой голос против. Среди них главную роль играл Сциллард. Да, да, тот самый Сциллард, который в свое время уговорил Эйнштейна подписать письмо президенту Рузвельту о создании атомной бомбы. Он снова обратился к Эйнштейну — на этот раз, чтобы с его помощью предотвратить применение атомных бомб против японского населения.

В апреле 1945 года Сциллард посетил Эйнштейна в Принстоне.

Сциллард. Рассуждая формально, я не имею права говорить с вами о том, о чем я собираюсь говорить. Да, да, формально это так. Но по существу… Встает вопрос: что делать дальше? Германский фашизм сокрушен. Это произошло прежде, чем Гитлеру удалось добиться того, что сделано здесь, в Америке.

Эйнштейн. Помните, я говорил вам о возможности возникновения такой ситуации?

Сциллард. Да, помню. Должен признаться, что тогда, пять лет назад, я не мог представить трагизм этой ситуации. Если тогда все мы тревожились, опередит ли нас Гитлер, то сейчас встает вопрос вопросов: что делать нам с бомбой дальше?

Эйнштейн. Для вас это вопрос?

Сциллард. Для меня нет. Но ведь дело не во мне. 2 августа 1939 года я просил вас подписать письмо, содержавшее ходатайство действовать как можно быстрее. А сейчас, в апреле 1945 года, я хочу уговорить вас подписать другое письмо к президенту с просьбой воздержаться от поспешных действий.

Эйнштейн поставил свою подпись, не говоря ни слова. Но было уже поздно. Ученые сыграли роль донкихотов XX века. Позднее Эйнштейн напишет исторические слова: «Американское решение было фатальной ошибкой. Стало привычным полагать, что один раз примененное оружие может быть применено снова». Это были ученые, чья мораль сродни морали Леонардо.