Нейроны, как муравьи, следуют алгоритмам и принимают бинарные решения, руководствуясь получаемыми сигналами. Когда входящие сигналы преодолевают в нейроне заданный электрохимический порог, а клетка при этом находится в частичной синхронии с соседями, она отвечает потенциалом действия, который передается нейронам поблизости. В зависимости от контекста, те несут сигнал дальше или, наоборот, прерывают цепь. Невероятно сложная организация возникает из взаимодействия миллиардов мелких и простых элементов.
Общение миллиардов отдельных нейронов, объединенных триллионами связей, дает нам возможность бесконечного творчества. Потому и колония муравьев гораздо более изобретательна и адаптивна по сравнению с отдельной букашкой. Разумеется, сравнение муравьев и людей на этом заканчивается. Как я уже говорил, аналогия работает лишь на уровне нервных клеток мозга. Человек не равен муравью — рабочему, самцу или солдату. Число поведенческих алгоритмов человека неизвестно и потенциально бесконечно.
Мы можем осознавать правила, которым следуем, и обладаем свободой выбора. И, самое главное, можем создавать новые правила. Но есть один важный аспект, в котором наш мозг и муравьиная колония очень похожи: сложные самоорганизующиеся системы привыкают к определенным условиям. Когда эти условия сильно искажаются (например, меняется климат), колонии погибают. Поскольку отдельные муравьи обладают весьма низкой степенью свободы в своем поведении, их коллективная деятельность гармонирует со средой. Нервные клетки тоже мирно уживаются в черепной коробке. Но, в отличие от муравья, человеческий мозг имеет потенциально бесконечное число степеней свободы. Это подарило нам уникальный разум и способность к творчеству. Это же мешает нам наслаждаться рабством — в отличие от муравьев.
Бертран Рассел писал, что «работа бывает двух типов: первый, изменение положения материи на земной поверхности или вблизи нее относительно другой такой материи; второй, повеление другим выполнить это». Он также заметил, что первый тип малоприятен и плохо оплачивается, а второй — приятен и оплачивается высоко[36]
.Глава 6
Революция или самоубийство
Работникам Foxconn разрешается выбрасываться из окон, лишь бы не «доставлять хлопот».
Специализация — для насекомых.
И советская коллективизация 30-х годов прошлого века, и развитие сельского хозяйства в английских колониях Северной Америки были попытками создать иерархическую общественную структуру в интересах правящей верхушки. Узкие группы влиятельных людей в обеих странах жаждали символической или экономической власти и для достижения своих целей внедряли в общества систему авторитарного строя.
Люди не участвовали в этих программах добровольно — приходилось угрожать им жестокими наказаниями и постоянно следить, чтобы они продолжали работать.
Природа часто сопротивляется попыткам ею управлять. Например, «научное лесоводство» было изобретено в XVIII веке в Германии для контроля над непослушными естественными лесами. Бюрократы от государства желали получать больше прибыли с определенных деревьев, которые были редки в обычных лесах. А еще они хотели точно знать заранее, сколько древесины, какого сорта и качества получат на выходе.
Антрополог Джеймс Скотт описывает зарождение научного лесоводства в знаменитой книге «Благими намерениями государства»[38]
. Ученые-лесоводы заменили сложные экосистемы естественных лесов упрощенными «научными» лесами для выращивания прибыльных сортов древесины. Они сажали лес словно по сетке Excel: ряд за рядом аккуратно воткнутых деревьев одного вида. Монокультура. В первом поколении все сработало превосходно: доходность выросла, древесину было легко собрать, и бюрократы смогли оперативно подсчитать деревья, чтобы составить прогнозы на будущее.Разумеется, лес взбунтовался. В следующем поколении доходность некоторых видов деревьев сократилась до 30 %. Растерянные немцы придумали для этого новое слово: