О пользе шахматного проигрыша

– Да-вай… – обречённо вздыхал оперативник, украдкой поглядывая на часы. Нет, ещё одну партию доиграть до конца уже не успеется из-за этой глупой ревизии ходов. Ох, дядя Вася, дядя Вася…

В один из предновогодних дней Тимур вдруг не явился в начале обеденного перерыва ни к себе домой, ни к соседу – «гроссмейстеру городского масштаба» Василию Карповичу, чтобы за чашкой чая сыграть привычную партейку-другую в шахматишки. Василием Карповичем сей удивительный факт неявки партнёра-противника на домашний турнир был расценен как чрезвычайное происшествие. Такого уже давно не случалось. Изо дня в день ровно в тринадцать десять (Василий Карпович, работавший на предприятии, расположенном неподалёку, прибегал обычно минут на пять раньше) к подъезду подъезжала легковая машина, из которой выходил элегантный красавец в штатском Тимур и лёгкой походкой поднимался на этаж, где располагались квартиры его и Василия Карповича. А вот сегодня…

Василий Карпович забеспокоился, запережевал, занервничал. Он уже так

привык к этим своим обеденным перерывам с Тимуром и обязательными шахматными баталиями, пусть с перепалками, со спорами, но без которых чего-то уже так не хватало…

В расстройстве он внутренне пришёл к компромиссной готовности простить Тимуру многое, даже досадные, унизительные для шахматиста с сорокалетним стажем регулярные проигрыши, которые приходилось терпеть от него. Но только бы не эта неизвестность. Ну, где же этот добродушный чекист-оперативник, который, может быть, и вправду не воровал с доски никаких фигур? Ладно уж, Бог с ним, что нет пока от него, как от соседей-предшественников, никакой материальной выгоды. Пусть! Но пусть он и не нарушает установившейся при его же прямом соучастии традиции – «ни обеденного перерыва без шахмат»!

В смятении чувств совершенно непьющий Василий Карпович подошёл к

серванту, задумчиво оглядел выстроившиеся, как на параде, среди хрустальной и фарфоровой праздничной посуды бутылки отборных спиртных напитков – гости-то в доме бывали в основном далёкие от той трезвости, какую проповедовал для себя, но не навязывал другим сам хозяин, чужие традиции уважающий. Достал водку «Посольская», коньяк «Юбилейный» кавказского розлива, вино с иностранной этикеткой, выставил всё это на большой полированный, предназначенный для торжественных трапез стол в зале. Зачем, и сам не знал – ведь начинать праздновать Новый год вроде рановато, ещё полтора рабочих дня впереди… – но хотелось сделать именно это.

Прошёл на кухню, открыл холодильник. Достал из его недр по банке хранимых для особых случаев красной лососевой и чёрной осетровой икры. Ещё кое-какой мало доступной простому смертному в Советском Союзе закуски – крабовых консервов, колбасы «сервелат», балтийских шпрот, португальских маслин, марокканских апельсинов. Зачем и это, он также не задумывался. Действовал как по какому-то наитию…

На работу после обеда в этот день Василий Карпович не пошёл,

позвонив секретарю начальника цеха и сославшись на неожиданно напавшую хворь. Долго лежал на диване, уставившись грустными глазами в потолок. К вечеру, когда за окнами уже стемнело, из прихожей раздался звонок. Не скромно-вежливый, как обычно звонят незваные посетители, а – в манере либо представителей власти, либо членов семьи – требовательный, настойчивый, длинный. Незнамо от чего волнуясь, Василий Карпович соскочил с дивана, шагнул в ванную комнату, ополоснул водой, тщательно причесал и спрыснул из пульверизатора одеколоном волосы. Вздохнув, пошёл к двери.

Открыв, обомлел: показалось, что смотрится сам на себя в упор в большое зеркало…

Обернулся назад, потом опять ошарашено глянул перед собой. «Не свихнулся ли я совсем с этими шахматами, если уже сам себе мерещиться начинаю?» – мелькнула мысль, и сознание уже готово было покинуть беспредельно озадаченную голову немолодого шахматиста, вдобавок ко всему страдающую, видимо, ещё и от перегруженности сверх меры разгадыванием иногда ночами напролёт сложных игровых комбинаций.

Упасть не успел. Седовласое отражение со слезами шагнуло навстречу и крепко обняло его:

– Брат!!!

Едва державшийся на ногах Василий Карпович полубессознательно зарыдал в ответ:

– Братишка!

Возникший как из-под земли сосед-чекист Тимур мягко подтолкнул обнимающихся зреловозрастных мужчин внутрь квартиры.

В мозгу понемногу приходящего в себя Василия Карповича начала, наконец, проясняться суть произносимого человеком, оказавшимся действительно его родным братом.

– Я знаю, что тебя теперь Васькой зовут. Только фамилию ты какую-то мудрёную выбрал – Безродный… А я уже сорок пять лет как Афанасием

числюсь. Фамилию же мне, совсем маленькому мальчишечке, не помнящему своей собственной, предложили в детдоме совсем простую – Мельников. Капризничать и отказываться не стал. А ты-то как?

– Тоже в детдом тогда попал, – всё сразу вспомнив, со слезами счастья