О пользе вреда

Многих святителей, безвременно состарившихся, конечно, на покой отправили, а чтобы без дела не томились, учредили для них Обитель престарелых владык и при ней Потешный синод. Сидят владыки в обители, стареют, но все в привычных трудах и хлопотах изнурительных: торжества, фотографии, заявления в прессе, награды друг другу вручают и, главное, ответственные заседания в синоде! Ведь единственный безвредный синод на белом свете! За что и стяжал святость и все благословения.

Первые дни никак их рассадить не могли, всё решали – по древности кафедр места занимать или по объему чудотворений. Лет двадцать спорили. Сошлись на том, что по алфавиту будут сидеть. И еще двадцать лет обсуждали, какой алфавит предпочесть. Митрополит Бармалейский на еврейском алфавите настаивал, думал, никто не знает, что там гласных букв нет. Окончательное решение еще впереди, а пока сидят, как малыши в детском саду: у кого кубик, у кого слоненок, у кого апельсин на троне нарисован. Смиряются старцы и приемлют. Духовные вопросы так с ходу не осилишь.

Конечно, чтобы иерархов не расстраивать, что это все понарошку, для них специальный журнал издают и даже интернет-сайты о жизни церковной, как их решения реализуются, и повсюду бурное обновление и золотые купола. Читают старчики и утешаются, и цветет повсюду благочестие!

Еловый старец

Ученые всего мира установили, что самый страшный зверь на земле есть павлин, и кого он укусит, тут уже ничем помочь нельзя. Знать бы это наперед, когда владыка Петропавел в зоопарк гулять ходил! Не уберегли иерарха – вероломно был искусан павлинами с холодным цинизмом. Эх, время упустили! Ведь первые симптомы – медальный трепет и верноподданнический энтузиазм. А тут и синод, чтобы святителя утешить, наград ему всяких присудил: орден Трудового крестного знамения, медаль «Почетный девственник» первой степени, знак «Эталон добродетели» трех степеней. А он еще старыми наградами увешался, так что даже знак ГТО и все почетные грамоты за прыжки на батуте на себе носил, а уж кресты, панагии, митры – весь иконостас! И к каждому образу велел лампаду теплить, от чего двигаться перестал, все дни и ночи на кафедре во славе простаивал. Его уже на ночь платком стали закрывать и от моли лавандой пересыпать.

А народ толпами шел благоговеть! Никогда такой святости не видывали! Кто же тогда знал, что от этих павлинов человек постепенно в новогоднюю елку превращается? Обнаружилось уже по весне, как первые иголки с шишками пошли, но значения не придали. Потом приметили, что стал владыка к медалям гирлянды требовать и хлопушки.

– Мало ли? Им, святителям, виднее!

А однажды ко всенощной пришли, а он уже совсем в елку превратился. Задеревенел. Но такого духа был человек, что на управлении епархией это не отразилось. Потом еще десять лет был правящим до самой пенсии. А как осыпаться стал, тогда уже во двор вынесли. Но гордятся до сих пор: столько лет нами новогодняя елка управляла!

Вам имя – вероломство!

Известный подвижник Никодим Пустоцветов так плотно за спасение взялся, что даже вечерние молитвы на десять лет вперед вычитал. Спасался впрок! Двенадцать Великих постов заранее выпостил, триста двадцать восемь смертных грехов наперед вымолил и отысповедал, у старцев на будущее три тысячи благословений взял и многое другое, что по скромности утаил, потому что добродетель любит тишину. Наконец так в спасение углубился, что заскучал и решил личную жизнь устроить:

– Я теперь человек недалекий от спасения, можно и на жену замахнуться.

Ребро себе отхватил, и вот тебе – жена стоит, улыбается преданно. Присмотрелся – тощая, как смерть! В глазах половина весу!

– С такой и на люди не выйдешь!

Второе ребро оторвал – пухленькая вышла, ручки в ямочках, а на щеках веснушки.

– Не та баба пошла! Так уконопатилась – не отбелишь!

За третье ребро ухватился – длинноносая!

Четвертое вырвал – голос писклявый!

Пятое – румынка!

Шестое – кандидат наук!

И никак в выборе остановиться не мог! Надергал себе ребер, что совсем гибким сделался и бесхребетным. В узел от нервности завязывался! Кажется, вот тебе двадцать четыре жены – живи да радуйся, а он растерялся, запил с горя и уполз в кусты. За что был прозван – червь непросыхающий. Хорошо, что хоть спасся заранее!

Всегда один

Преосвященный Бозон, епископ Вуснедуйский, друзей не имел, потому что епископам это не положено. Он, конечно, смирялся, но страшно грустил. Как-то сидел за праздничным обедом в одиночестве и от безысходности давай черничный пирог есть, а он ему:

– Зачем?

– Чего?

– Зачем меня есть? Ведь мы могли бы дружить!

– И правда.

Так и стали они друзьями. Вместе читали по вечерам, слушали Баха или разыгрывали сцены из Шекспира. Уж как у пирога Офелия выходила!

Больше всего любили ночью по крышам гулять, потому что это преступно. Возьмутся за руки – владыка в белой ночной рубашке, волосы на ветру развеваются – и песни поют до зари.